От эсеров старались не отставать и другие социалистические партии, намереваясь воспользоваться бедственным положением русских военнопленных в своих целях. Так, в 1915 году лидером партии большевиков В. И. Лениным в швейцарском Берне была создана комиссия помощи русским военнопленным. Однако помощь выражалась отнюдь не в отправке в лагеря продовольственных или вещевых посылок, а в наводнении концлагерей революционной литературой. Супруга В. И. Ленина впоследствии вспоминала: «Материальная помощь, конечно, не могла быть очень велика, но мы помогали, чем могли, писали им письма, посылали литературу».
[251] Ясно, «чем могли» — антиправительственной пропагандой.
Тот же самый подход практиковался всеми революционными партиями, чьи лидеры или ведущие деятели находились в эмиграции. Даже странно, что в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. «лучший ученик» В. И. Ленина, И. В. Сталин отрицательно относился к попыткам антисоветских сил перевербовать советских военнопленных — ради справедливости вспомнил бы практику своего «учителя». Можно упомянуть и такой своеобразный, даже экзотический способ революционной пропаганды: по лагерям в австрийской военной форме разъезжал бывший «потемкинец» — участник восстания на броненосце «Князь Потемкин-Таврический» в 1905 году.
[252]
В отличие от Второй мировой войны использование военнопленных в качестве антивоенной силы, не говоря уже о переманивании их на сторону противника, в период Первой мировой войны было явлением достаточно редким. Тем не менее такие факты были, и русские, можно сказать, лидировали в данном отношении. Если австро-германцы пытались составлять антирусские воинские формирования из поляков, прибалтов, тюркских народностей, но особенных результатов не добились, то в Российской империи дело с привлечением на русскую военную службу неприятельских военнопленных обстояло совсем иначе.
В частности, в России сумели составить сорокатысячный чехословацкий легион (впоследствии особенно отличившийся в Гражданской войне в России в 1918–1920 гг.). Уже в начале декабря 1914 года Верховный главнокомандующий разрешил поступление в первую «Чешскую дружину» военнопленных-чехов, но только добровольцев. По словам приказа великого князя Николая Николаевича, «такой прием признается возможным допустить тотчас по взятии в плен».
[253]
Свою роль в формировании чешских частей сыграло и командование Юго-Западного фронта, чьи армии, собственно говоря, и брали в плен чехов. Так, ген. М. Д. Бонч-Бруевич говорит, что чехословацкий корпус вообще был сформирован по инициативе ген. М. В. Алексеева, который в 1914 году занимал пост начальника штаба Юго-Западного фронта. По словам Бонч-Бруевича, «Алексеев полагал, что охотно сдавшиеся русским в плен чехи и словаки — солдаты австро-венгерской армии, могут быть использованы для военных действий против германских войск. В лагерях для военнопленных началась вербовка. Чехов и словаков, пожелавших переменить трудное положение военнопленного на выгоды и преимущества свободного солдата, сразу же освобождали и направляли во вновь формируемый корпус. Предполагалось, что корпус этот будет использован на французском театре военных действий».
[254] Причина перспективы использования проста. Если солдат переходил на сторону противника, то он считался изменником и не подлежал защите норм международного права, но, напротив, при попадании в плен должен был быть подвергнут расстрелу. Использование чехословаков в борьбе с немцами, а не австрийцами при том национальном конгломерате, что дрался во Франции (англичане, французы, бельгийцы, русские, канадцы, австралийцы и новозеландцы, португальцы, солдаты многочисленных колоний), должно было, по идее, снизить риск применения крайних мер со стороны противника.
Нельзя забыть и про две югославянские дивизии (приняли участие в Румынской кампании 1916 года), которыми командовали прибывшие из-под Салоник сербские офицеры. Причем в перспективе русское руководство намеревалось придать войне характер борьбы славянства с германизмом, в чем существенную роль должны были сыграть австрийские пленные славянских народностей. Эта идея провалилась, как всегда в России, из-за тупоголовости чиновничества, в данном случае — военного. А. Р. Трушнович, кадет австрийской армии, добровольно сдавшийся русским в плен в июне 1915 года, так писал о лагере военнопленных под Киевом: «Я нашел много земляков, все были рады, что попали в плен. Большинство желало русским победы, но снова брать в руки оружие хотели немногие. Не все были уверены, что русские победят. Русские же не позаботились о создании организации, которая могла бы сплотить попавших в плен славян, а в случае неудачного исхода войны гарантировать русское подданство и надел земли в России. Одни боялись за судьбу оставшихся в Австрии родственников. Другие были просто рады, что война для них закончилась».
[255] Поэтому и не была создана Славянская армия, как хотели бы в России, а только — Сербская, в которую вошли югославяне. Точно поэтому же в России славянские военнопленные были первыми привлечены к работам в народном хозяйстве, так как считались «благонадежными».
[256]
Лишь после Февральской революции, когда положение военнопленных было улучшено и они стали в материальном отношении приравнены к русским рабочим, было решено приступить к юридическому оформлению российского гражданства. Об улучшении положения неприятельских пленных, часть из которых участвовали даже в собственно февральских событиях в Петрограде, говорят резолюции митингов, на которых пленные обращались к своим правительствам с требованием улучшить положение русских военнопленных.
[257] Постановление Временного правительства от 17 июня 1917 года о приеме «в подданство России неприятельских военнопленных, состоящих в рядах русской армии или в добровольческих воинских частях», стало «реальным шагом властей по улучшению положения военнопленных». Для получения гражданского правового статуса на срок до окончания войны требовались: «Подача личного ходатайства желающим, наличие отличной рекомендации от начальника его части, поручительство солидной славянской организации (если он славянин), благоприятный отзыв местных властей в случае, когда это возможно».
Лишь в период подготовки Июньского наступления и подавления выступления большевиков 3–4 июля режим в лагерях пленных был ужесточен. Активных участников антиправительственных митингов отправляли в тюрьмы и штрафные лагеря. Однако подавление корниловского выступления остановило процесс возвращения к статус-кво, так как масса военнопленных переходили на позиции большевизма, впоследствии активно участвуя в русской Гражданской войне 1918–1922 гг. Стоит вспомнить, что такими пленными были не только венгр Бела Кун или хорват Иосип Броз Тито, но и чех Ярослав Гашек. С. А. Солнцева подытоживает: «Таким образом, постепенно понятие „плен“ применительно к находившимся в стране неприятельским военнопленным все более размывалось, пока не исчерпало себя полностью. А тысячи пленных, ставшие экономически и отчасти политически составляющими русского социума, обрели многие права русских граждан де-факто (военнопленные славяне получили их даже де-юре)».
[258]
