Как видно из приведенных текстов, в этих приказах использовался язык нацистской пропаганды. Мы встречаем в них антибольшевистские, антисемитские и антиславян-ские клише. Также и в военных приказах отдельные «образы врага» давались не конкретно, а преднамеренно расплывчато.
Благодаря своему языку военные приказы сами стали носителями нацистской пропаганды. Для солдат на Восточном фронте, к которым в этом случае обращались адресно, распоряжения военачальников могли иметь больший вес, чем «главная пропаганда».
Намерение было очевидным: солдаты, поскольку они были поставлены в известность, должны были с терпимостью воспринимать систематические расправы эсэсовцев. Им старались привить исключительное упорство в бою, а также предотвратить и подавить угрызения совести и чувства стыда, которые могли возникнуть в ходе расово-идеологической войны на уничтожение.
ЕВРЕИ И СЛАВЯНЕ КАК ЖЕРТВЫ
Систематическое истребление евреев началось непосредственно после начала войны против Советского Союза. Но жертвами германской политики уничтожения стало также неслыханно большое число советских военнопленных, которые не были ни евреями, ни большевистскими партработниками. Плохое обращение с ними было предопределено тем, что они рассматривались немцами, ставшими представителями арийской расы господ, как люди низшей славянской расы. В судьбе пленных красноармейцев, которых к концу 1941 года насчитывалось уже около четырех миллионов, особенно отчетливо прослеживается тесная связь антисемитских и антиславянских установок в вермахте.
Антигуманные приказы об обращении с пленными красноармейцами [48] отчасти способствовали тому, что дело дошло до крайне бесчеловечного отношения к советским военнопленным, которое, согласно результатам исследований Кристиана Штрайта, стоило жизни около 3,3 млн красноармейцев [49]. При этом речь шла не об акции систематического истребления, как в случае с еврейским населением, а о не столь целенаправленных, но в итоге не менее смертоносных действиях — о допущении массовой гибели людей.
Исторические исследования этой программы уничтожения, направленной против славянского «расового врага», пока не проводились с той же интенсивностью, как в отношении геноцида евреев. Этот «другой холокост» [50], жертвами которого были славяне России, имел количественно еще более огромные масштабы, чем геноцид евреев.
Согласно представлениям Гиммлера, «сокращение славянского населения на 30 миллионов» составляло прямо-таки «цель войны в России» [51]. «Истребление голодом» — так гласил девиз этой политики. Герман Геринг открыто поведал итальянскому министру иностранных дел графу Чиано об этих преступных планах: «В этом году в России умрут от голода от 20 до 30 миллионов человек. Возможно, это даже хорошо, так как численность определенных народов должна быть сокращена» [52]. Статс-секретарь имперского министерства продовольствия и сельского хозяйства Герберт Бакке хотел решить проблемы снабжения Германии продовольствием за счет миллионов русских, которых он намеревался уморить голодом [53]. Официальные «политико-экономические директивы» для экономической организации «Ост» от 23 мая 1941 года, которые были согласованы с Гитлером, Герингом, Гиммлером и другими представителями верхушки нацистского режима и в отпечатанном виде в количестве нескольких тысяч экземпляров разосланы в адреса военного и экономического руководства на Востоке, ясно указывали, что в оккупируемом Советском Союзе «многие десятки миллионов людей» окажутся излишними и должны умереть [54].
Таким путем нацистский режим намеревался, в краткосрочном плане, преодолеть трудности со снабжением продовольствием, а в долгосрочном — решить якобы существующую проблему перенаселенности будущих колоний на Востоке. Массовая гибель значительной части советского гражданского населения составляла исходный пункт для претворения в жизнь генерального плана «Ост», который должен был наметить пути «германизации» завоеванного пространства вплоть до Урала [55].
Если рассматривать фактически проводимую германскую политику уничтожения с учетом этих планов, становится ясным, как следует расценивать истребление восточноевропейских евреев, массовую гибель советских военнопленных, блокаду Ленинграда, стоившую жизни примерно миллиону горожан [56], сожжение тысяч русских деревень, убийство их жителей и политику голода по отношению к советскому населению, а именно как «составную часть демографическо-политической концепции генерального плана «Ост» [57] и как продукт лежавшей в его основе расовой идеологии». Число тех советских граждан-славян, гибель которых — вне поля боя — была или намеренно организована, или с одобрением воспринята немцами, вероятно, значительно выше, чем число систематически уничтоженных евреев. Военно-статистические исследования, правда, пока не выявили надежных данных по этому вопросу [58].
«ПОЛИТИКА» ОТДЕЛА ПРОПАГАНДЫ ВЕРМАХТА
Отдел ОКВ, занимавшийся пропагандой в армии, не мог, даже если бы и хотел, ни обойти установок Гитлера и Геббельса, ни противоречить процитированным выше указаниям и директивам высшего начальства. Армейские приказы, столь явно выдержанные в расово-идеологическом духе, фактически делали излишней особую армейскую пропаганду в целях «духовной опеки» (выражение из тогдашнего военного жаргона) над солдатами Восточного фронта. Процитированные выше военные приказы, коллекцию которых можно было бы расширять сколько угодно, сами носили пропагандистский характер. Они переносили в войска нацистские представления о сущности войны на Востоке, придавая им весомость рассчитанного на безусловное выполнение приказа. По окончании Второй мировой войны заинтересованные круги рисовали картину армейской пропаганды, которая якобы держалась в стороне от расово-идеологических истребительных планов нацистского режима, оставаясь, таким образом, «чистой». Бывший руководитель армейской пропаганды в ОКВ и начальник подразделений пропаганды, генерал-майор фон Ведель [59], критиковал задним числом «роковые последствия теории рейхсфюрера СС о «недочеловеках», невероятно бездушное обращение с «восточными рабочими», общее плохое обращение с восточными военнопленными» [60]. В отличие от Гиммлера, «объявившего русских людей недочеловеками» [61], армейская пропаганда якобы хотела считаться с населением оккупированных территорий. По словам фон Веделя, «старой мечтой пропаганды вермахта» была «идея о русском антибольшевистском союзнике» [62], воплощенная в личности бывшего командующего одной из советских армий — генерала Власова. Власов сотрудничал с отделом пропаганды вермахта с осени 1942 года. Так как ОКВ мешкало два года, он, однако, был назначен главнокомандующим «российской освободительной армии» (по терминологии пропаганды вермахта) лишь в сентябре 1944 года. Идеологическая программа НСДАП, утверждал фон Ведель, который еще в 1939 году сам пел хвалу единству вермахта и национал-социализма [63], «противоречила сущности вермахта и солдатской этике» и поэтому якобы активно не проводилась пропагандистскими подразделениями вермахта, причем он особо указал на «антисемитизм в его нацистских проявлениях, борьбу против христианской религии, расовую теорию партии с ее подчеркиванием неполноценности якобы низших народов и, не в последнюю очередь, привлечение представителей других национальностей к принудительному труду» [64]. Везде, где только возможно, вспоминал Ведель, предпринимались попытки смягчить «особую остроту» нацистской пропаганды, не вступая, правда, в открытую борьбу с министром пропаганды. Нарисованная Веделем картина позже получила следующее отражение в одной из работ о пропаганде вермахта против Красной Армии: это история «трагедии позитивной и гуманной практики германской пропаганды в конфликте с методами гитлеровской восточной политики» [65].
