Высказывалось немало в чем-то справедливой критики по поводу процессуальной процедуры, причем эти нарекания касались главным образом применения положений о наказании, принятых задним числом, уязвимых мест и недостатков отдельных приговоров, а также того факта, что речь тут шла о трибунале, учрежденном державами-победительницами, а не о независимом международном суде.
Но даже тот, кто выражает сомнение в законности процессов, употребляя формальные юридические аргументы, должен будет признать, что в Нюрнберге — перед лицом «чудовищности» того, что было там вскрыто, — «восторжествовало право». Примечательно при этом, что почти 80 % немецкого населения оценили саму процедуру как честную, 55 % сочли приговоры справедливыми, а 21 % они показались слишком мягкими. И тем не менее большинство немцев отнеслось к этому, т. е. к ходу процессуального разбирательства, скорее безучастно [71]. Наверное, кое-кто мог бы предъявить тут и свой счет. Но только тот факт, что союзники тоже совершали преступления, ничего не меняет в наработанном в Нюрнберге обвинительном материале и ни в коей мере не затрагивает корректные действия судей [72]. Остается задать такой вопрос: как же свел счеты немецкий народ с мировой войной и ее последствиями? Даже и 50 лет спустя тут — как уже отмечал Эрих Куби по отношению к ситуации 1955 года [73] — «единой реакции нет». А Уильям Л. Ширер [74] констатировал в ноябре 1945 года: о чем немцы сожалеют, так это о том «факте, что они проиграли войну (а совсем не о том, что они ее учинили)». В этом наблюдении много правды. Когда минуло уже 40 лет, 8 мая воспринималось как «тяжкая годовщина» [75]. А почему, собственно? Почему так трудно признать, что то 8 мая, конечно, «не день ликования для немцев», но было же оно «днем освобождения» и для немцев тоже? Ведь даже если в 1945 году лишь немногие граждане национал-социалистической Германии имели, наверное, понятие о свободе, то должен же, по меньшей мере в ретроспективе, конец Третьего рейха, потерпевшего крах в своем покушении на цивилизацию Запада, быть поводом для благодарной памяти со стороны немцев [76].
Если отталкиваться от 1938 года, то судьба Австрии должна была бы быть тесно связанной с судьбой германского рейха. Но хотя аншлюсу противилось в ней тогда лишь меньшинство, союзники рассматривали эту страну как одну из жертв национал-социалистической агрессии. Поэтому в 1945 году она считалась освобожденной, что, однако, не означало, что с Вены снималась всякая ответственность за участие в войне.
В Австрию, оказавшуюся целиком втянутой в боевые действия только в последние недели войны, советские войска вошли в марте 1945 года, а англичане и американцы в конце апреля — начале мая. Сразу же вслед за вступлением на территорию Австрии Москва попыталась путем признания некоего временного правительства, в состав которого входили и коммунисты, поставить там стрелки в направлении народной демократии. Но этот план полностью провалился в результате выборов 25 ноября 1945 года, когда компартия потерпела сокрушительное поражение.
Еще до того, 20 октября, Лондон и Вашингтон признали временное правительство государства во главе с д-ром Карлом Реннером, что равнялось гарантии австрийской государственности в целом. Это было важно, так как союзники разделили Австрию на четыре оккупационные зоны. А Вена была, как Берлин, подразделена на четыре сектора, причем внутренняя часть города имела совместную оккупационную власть со сменяющимися комендантами. Союзническая комиссия занималась, среди прочего, разоружением, административным строительством и подготовкой к выборам, после которых должно было быть создано правительство. Таким образом, становление австрийской государственности принадлежало к политическим целям держав-победительниц; а подписанием Государственного договора от 13 мая 1955 года, которым Вторая республика провозглашалась суверенным государством в границах на 1 января 1938 года, это становление завершилось окончательно.
Проводившаяся до этого денацификация была, думается, — хотя процесс демократизации общества в целом проходил успешно — достаточно проблематичной. Ввиду царившего хаоса в экономических и административных отношениях, доминирующей была заинтересованность в восстановлении. То есть на пути подлинной денацификации возводился высокий барьер в лице прагматизма. Конечно, как бы то ни было, народные суды рассмотрели до 1955 года 136 329 дел и приговорили на 23 477 процессах 13 607 нацистских преступников. Но этим приговорам сопутствовали, как правило, вскоре же и помилования. Во всяком случае, то, что денацификация увенчалась каким-либо успехом в смысле перевоспитания бывших национал-социалистов, тут исключается [77]. Италия, когда-то главный союзник Германии, представляла собой в конце войны разоренную, истерзанную и изнемогающую страну. Почти 22 месяца ожесточенных боев за каждый квадратный метр земли, вспыхнувшая с момента выхода страны из войны в сентябре 1943 года беспощадная междоусобная война и двойная оккупация — немцами и союзниками — оставили глубокие следы. Но что тут бесспорно, так это то, что удачным бегством короля из Рима 9 сентября 1943 года была гарантирована государственная преемственность, вследствие чего марионеточное фашистское государство «Репубблика Сочиале Италиана» не обладало ни малейшим намеком на легитимность.
Относительно потерь страны в людях называется чаще всего цифра в 330 000 погибших [78]. Думается, что она весьма занижена, так как только в месяцы после сентября 1943 года погибло примерно 120 000 гражданских лиц (в том числе 40 000 стали жертвами воздушных налетов) и около 70 000 из числа членов вооруженных формирований [79]. Прямо или косвенно потеряли свои жизни от рук немцев в общей сложности 97 000 политических депортированных, евреев, интернированных военнослужащих, а также детей, женщин и мужчин — зачастую в ходе непредставимо жестоких репрессий [80]. От 10 000 до 15 000 итальянцев стали жертвами «спонтанных акций мести», когда сводились счеты с фашизмом. Законные суды вынесли на более чем 10 000 процессов по делам коллаборационистов и фашистов до тысячи смертных приговоров и бесчисленное количество приговоров к пожизненному заключению. Правда, эти приговоры, как правило, мало учитывались кассационными судами, снижавшими меру наказания. Так, из числа смертных приговоров — до конца 1945 года — были приведены в исполнение не более 50; а после амнистии 22 июня 1946 г. в течение полугодия 90 % из максимального числа в 50 000 заключенных покинули тюрьмы. Но даже если эту попытку самоочищения можно считать провалившейся, то все же уголовное преследование явилось для широкой общественности документальным свидетельством преступного характера режима [81].
Конечно, отсюда не следует делать вывод, что в Италии удалось размежеваться с порой фашизма как с историческим прошлым и по всем правилам интегрировать ее в национальную историю. Скорее, фашизм все еще олицетворяет собой — хотя движение Сопротивления внесло выдающийся вклад в освобождение страны и подготовило тем самым путь для политического и нравственного обновления — для многих итальянцев обременительную и по-прежнему дискутируемую с полярных точек зрения проблему [82].
Италия, объявившая 14 октября 1943 года войну германскому рейху, упразднившая народным референдумом 2 июня 1946 года монархию и взявшая, самое позднее с
