Подлинный исследователь, Тони прошел пешком около 290 тысяч километров по самым труднодоступным районам страны, временами спускаясь в Катманду, где он всегда старался убедить непальцев, что им следует сделать для своей родины. Никто не представлял себе масштабов и разнообразия Непала, пока Хаген не подготовил своих отчетов о девятнадцати различных племенах, которые он идентифицировал, о тысячах долин, которые пересек, и бесчисленном количестве незакартированных территорий, которые исследовал.
Храбро встречая разбойников в горах и преодолевая перевалы, считавшиеся непроходимыми, Хаген посетил сотни районов, куда до него не проникал ни один иностранец. В течение двенадцати лет он рисковал своей жизнью и чуть ли не погиб, стремясь как можно полнее познать регион, о котором практически ничего не было известно не только на Западе, но и самим непальцам, редко покидающим пределы долины, в которой обитают.
Представляется, что для швейцарцев было вполне естественным заняться изучением Непала, ландшафт которого очень напоминает Альпы. Соотечественник Хагена Вернер Шультесс прибыл в Катманду шестью неделями позже Бориса. Шультесс — усердный работник и в корне отличается от обычно неэффективных иностранных «экспертов», отправляющихся помогать развивающимся странам. Не прошло и нескольких месяцев, как он помог диким, говорящим на тибетском наречии горцам основать молочную ферму и сыроварню, которые отнюдь не хуже подобных хозяйств в Альпах и даже лучше их.
Этот проект был настолько успешным благодаря энергии одного человека, что сыр Вернера стал главной статьей экспорта Непала. Необразованные тибетцы с косичкой на затылке работают в хозяйствах, организованных Шультессом. Они проходят многие километры, преодолевая труднопреодолимые перевалы, для того чтобы собрать молоко яков, в конечном счете перерабатываемое в гигантские круги ароматного сыра, за обладание которым развернулась жестокая конкуренция между всеми крупными отелями и ресторанами Индии.
Бородатый и свирепый на вид, на деле Вернер Шультесс — тихий, спокойный человек. Он скромно отмахивается от комплиментов, но уж если задумал какое-то предприятие, Продовольственная и сельскохозяйственная организация ООН (ФАО), Организация Объединенных Наций и миссия помощи правительства Швейцарии сотрясаются от его начинаний.
Его лозунг: «Если они не помогут мне, то я сделаю это сам». Как Борис и отец Моран, Шультесс совершил в долине настоящие чудеса.
Роль Питера Ауфшнайтера я открыл совершенно случайно. Стеснительный и сдержанный, он избегает иностранных визитеров. Как ни странно, тибетская жена премьер-министра Бутана попросила меня разыскать его. Лишь те, кто проявляет упорство, могут заставить Питера — австрийца по происхождению и тибетца душой — раскрыться и поведать о секретах, которые он так тщательно скрывает.
Вне всякого сомнения, Питер знает Тибет лучше любого иностранца. Непритязательный и скромный, он работает в Непале инженером ФАО и разрабатывает методы помощи тибетцам в этой стране. Именно он сопровождал автора книги «Семь лет в Тибете» Генриха Харрера в неведомое покрытое снегами королевство. Ауфшнайтер находился в Тибете дольше Харрера, он был руководителем неудачной немецкой экспедиции 1939 г., отправившейся на покорение Нанга Парбата. Как только началась Вторая мировая война, англичане интернировали членов этой экспедиции.
Сбежав вместе с Харрером и пятью другими пленниками, которые направились в разные стороны, Питер оставался с Генрихом в Тибете все семь лет. И когда Генрих в 1950 г. уехал, Питер остался там и постепенно перемещался к востоку в связи с наступлением китайцев, захвативших центральную часть Тибета. После девяти лет пребывания в этом регионе Питер был вынужден покинуть страну Далай Ламы.
Досконально изучивший тибетский язык и литературу, Питер, у которого масса близких друзей среди аристократов Лхасы, вскоре сам стал настоящим тибетцем. Он навсегда обосновался в Непале, где, проживая в небольшом, но красивом ньюарском крестьянском домике, намерен оставаться до конца жизни. Как и Тони Хаген, он исходил чуть ли не весь Непал, в особенности его самые высокогорные районы, населенные людьми, говорящими на тибетском языке. Трудно себе представить более обаятельного и, в то же время, загадочного человека, чем он.
В 1952 г. эти удивительные люди и еще, возможно, десяток других были единственными иностранцами, не считая трех британских и нескольких индийских дипломатов, кого Борис встретил в Непале. И лишь в 1959 г. с открытием посольств Советского Союза, США и КНР число иностранцев в королевстве значительно возросло.
Не менее занимательными я нашел и ряд непальцев, доминировавших в общественно-политической жизни страны. Особенно выдающимся среди них был Его Высочество фельдмаршал Кайсер Шумшер Джунг Бахадур Рана. Для краткости его называли просто фельдмаршалом. Он был самой красочной и загадочной фигурой в стране.
Как-то раз друзья устроили мне встречу с ним. Мне сообщили, что в десять часов я должен быть в его дворце. Своевременно подготовившись, я вышел из отеля и прошел к величественным воротам дворца фельдмаршала по соседству с отелем Ройэл и с еще более величественными воротами дворца самого короля.
Украшенная по сторонам цветами, дорожка вела к круглой лужайке, окаймленной живой изгородью розовых кустов рододендрона. Видный ботаник, который свободно мог назвать на английском, латинском, непальском, а иногда даже на французском языке любой цветок, фельдмаршал украсил свой волшебный парк бесчисленными разновидностями непальской флоры.
У парадного входа меня встретил старый швейцар, который, низко кланяясь, предложил мне войти. Я вступил в просторный, отделанный мрамором зал, интерьер которого напоминал вестибюль музея. Там стояли редкие вазы, на стенах висели потемневшие картины и огромные чучела голов буйволов и других охотничьих трофеев.
Меня усадили на маленькую скамеечку и попросили подождать. С замиранием сердца я ожидал увидеть столь титулованного, представительного вельможу высоченного роста, и потому был несколько удивлен, когда ко мне подошел сгорбившийся от возраста миниатюрный человечек. Он в точности напоминал Вольтера, хотя и в несколько восточном стиле, но по практической смекалке — Талейрана, а по культуре и интеллигентности — французского академика.
Как и Талейран, фельдмаршал сохранил уважение к себе и остался в стороне от многих дворцовых интриг, а после краха династии Рана продолжал получать титулы и почести от новой правящей династии Шах.
Фельдмаршал с гордостью показал мне свой огромный в белых тонах дворец, построенный в версальском стиле. К нему примыкает чудесный сад в стиле Маленького Трианона, но в отличие от четырех павильонов, построенных там по капризу Людовика XIV, здесь имеется шесть павильонов, ибо, как объяснил мне хозяин, в Непале шесть времен года: весна, роса, лето, дожди, осень и зима. В его величественном дворце с огромным числом сообщающихся между собой красочно декорированных палат и комнат для гостей размещается также самая крупная и полная частная библиотека на всем Востоке. В этом не было бы ничего особенного, что могло отличить фельдмаршала, если бы не его энциклопедическая память. Стоит гостю упомянуть имя какого-либо автора книги, фельдмаршал ведет его в комнаты, набитые стеллажами с книгами. Затем он цитирует по памяти какую-нибудь фразу из книги, отмеченной гостем, и называет номер соответствующей страницы, после чего своим аристократическим пальчиком он точно указывает на то место на полке, где лежит именно эта книга.
