Действительно, мы увидим, что эта глупая и вероломная – поскольку она противоречила условиям перемирия – резня привела к падению последнего христианского города на Востоке.
Для моралистов, наверно, истинным удовольствием было бы созерцать эти акты варварства, которые почти всегда приводили к самым гибельным катастрофам для латинских королевств. Все это варварство прослеживается в поступках и деяниях одного персонажа, бывшего настоящим олицетворением всей грубости и жестокости этого времени – Рено де Шатийона.
Среди крестоносцев этот человек представлял тип авантюриста, готового на все, которого можно найти в армиях всего мира в любую эпоху, который, кажется, был рожден, чтобы сражаться, неспособный ни на что другое, кроме как грабить и резать. Вместе с тем этот прекрасно сложенный солдафон, способный на акты несомненного героизма, без всякого труда получал притягательную власть над женщинами, которую его жестокость только усиливала и обеспечила ему самый невероятный успех – ибо этот мелкий, нищий рыцарь (уроженец Шатийон-сюр-Луен, он, вероятно, будучи младшим отпрыском в семье, не владел ничем в этой области) в буквальном смысле очаровал княгиню Антиохийскую Констанцию, вдову Раймунда де Пуатье.
Эта внезапно вспыхнувшая любовь взбалмошной княгини обернулась настоящей катастрофой для Святой Земли. Пока Рено оставался в рядах крестоносцев, он мог творить чудеса, ведь он был из тех, чья храбрость бывает полезной только в том случае, если она твердо укрощена и железная дисциплина направляет ее на правый путь. Напротив, неожиданное возвышение заставило его потерять голову и чувство меры.
В нем было столько же от солдата, сколько от разбойника, но отныне грабеж ему был легко доступен во всех областях. Его первый шаг показал, на что он способен. Патриарх Антиохийский позволил себе слегка пошутить по поводу свадьбы Рено и Констанции, что сильно задело чувствительную душу выскочки, вообще малознакомого с юмором. Рено тотчас же приказал схватить прелата, избить его в кровь и продержал его целый день под жарким солнцем Сирии, с головой, намазанной медом, чтобы привлечь насекомых. Можно вообразить, какое возмущение вызвал этот варварский поступок, и король Балдуин III был вынужден тут же вмешаться, чтобы освободить прелата, который всю оставшуюся жизнь жил в Иерусалиме, по-прежнему сохраняя пост патриарха. Однако это было всего лишь началом тех жестокостей, которые, в конце концов, привели в разрушению королевства Иерусалимского.
Едва воцарившись в Антиохии, Рено предпринял серию грабежей и набегов, проводимых вопреки всей политической целесообразности и здравому смыслу. Перво-наперво он вступил в борьбу с киликийскими армянами, которых, в интересах других христиан, следовало бы оставить в покое; затем последовал поход против Кипра, также христианского владения, так остров подчинялся византийской империи, где Рено повел себя подобно обычному пирату, грабя и убивая все живое на своем пути.
Он вернулся в Антиохию с огромной добычей, но, как писал Гильом Тирский, "проклинаемый как греками, так и латинянами". Византийский император в тот момент находился далеко, дела удерживали его в Европе, и этот акт варварства мог полностью помешать всем усилиям, которые прилагал иерусалимский король Балдуин III, чтобы улучшить свои отношения с византийцами. К счастью, оба государя были мудры и понимали, что в их интересах следует объединить свои силы перед лицом опасного врага Нуреддина, атабека Алеппо.
Балдуин III добивался руки принцессы Феодоры, племянницы Мануила, и получил согласие императора на свадьбу, сыгранную в 1158 г. в Тире. Тогда византийская армия была собрана по командованием самого Мануила в киликийском Мисси, неподалеку от Антиохии. Рено счел благоразумным воспользоваться хорошим расположением императора, чтобы вымолить у него прощение. Он предстал перед ним с обнаженной головой, босиком, веревкой на шее и, бросившись на землю "молил о прощении" – говорится в хронике – "и вопил так долго, что все стали испытывать отвращение и многие франки его за это порицали и хулили".
После этого беспрецедентного унижения Рено возвратился в свое государство прощенный императором, хотя и был вынужден признать сюзеренитет византийцев над Антиохией, впоследствии он присоединил свои силы к войскам Мануила и Балдуина III, выступившим против Нуреддина. На мгновение могло показаться, что франкская Сирия одержит верх над столь опасным противником, каким был эмир Нуреддин, шаг за шагом собиравший вокруг себя всю турко-арабскую мощь и сделавший Алеппо центром сопротивления ныне единого мусульманского фронта против Иерусалимского королевства. Однако на этот раз византийская дипломатия не посчиталась с интересами христианского мира: Мануил отказался от осады Алеппо, лишь потребовав освобождения пленных христиан, и вернулся в Константинополь без боя. Поскольку у Рено де Шатийона вновь оказались развязаны руки, он поторопился вернуться к своей разбойной жизни. Но эта авантюра плохо для него закончилась, что предоставило передышку Святой Земле – ибо во время набега на окрестности Эдессы (притом совершенного во время перемирия) Рено был схвачен и отведен в Алеппо, где и провел шестнадцать лет в плену.
В 1176 г., когда он обрел свободу, в королевстве Иерусалимском произошли изменения. Прежде всего, его супруга, Констанция Антиохийская, умерла двенадцать лет тому назад. Рено де Шатийон, который владел Антиохией только по браку с ней, более не мог претендовать на свое прежнее княжество; он не замедлил жениться на "даме из Крака", Стефании или Этьеннетте де Мильи, которая принесла ему в приданое свою далекую сеньорию, Трансиорданию, с замками Крак де Моаб (Керак) и Монреалем (Шаубаком), расположенными на берегу Мертвого моря, рядом с караванными путями из Дамаска в Каир. Само по себе было умным использовать сеньора разбойника, доверив ему эти отдаленные земли, "пограничные марки", для охраны которых требовался отважный воитель. Но их отдаленность делала Рено еще более опасным, так как он находился в недосягаемости от королевской власти, и именно эта независимость привела к печальным последствиям.
В то время иерусалимским королем был Балдуин IV, прокаженный ребенок, на чьем величественном героизме только и держалось шаткое королевство, которому угрожали как внутренние распри (видно, как его окружение доказывало свою слабость, прежде всего, его шурины Гвидо де Лузиньян и Онфруа Торонтский), так и новое объединение мусульманского мира, состоявшего теперь из Сирии и Египта, собранных в руках такого героя, как Саладин.
События разворачивались по сценарию, которого можно было ожидать от такого воина, как Шатийон. Рено начал, показав чудеса храбрости в битве при Монгизаре, наиболее удивительном подвиге времен крестовых походов: пятьсот рыцарей во главе с семнадцатилетним прокаженным королем обратили в бегство тысячи курдов и суданцев под командованием Саладина; но тремя годами позже, Рено, презрев перемирие, гарантировавшее безопасность караванов, идущих в Мекку, напал на один из них и вернулся в свою сеньорию с добычей и пленниками.
Когда потрясенный Балдуин узнал об этом нападении, то приказал своему вассалу немедля отпустить пленников и принести повинную самому Саладину. Рено отказался, и ни угрозы, ни просьбы не оказали на него никакого воздействия, что не помешало ему обратиться к королю с мольбой о помощи, когда карательная армия Каира двинулась на завоевание Трансиордании. Последовал ряд столкновений, которые, если бы не храбрость молодого короля и необычайная стремительность его стратегических передвижений, могли бы привести к серьезным неприятностям для франкских владений.
