И в милосердии своем нам дал
Сеньор небесный чудную купель,
Какой нигде нет, лишь за морем,
Там, далеко, где жил Иосафат…
Я говорю вам: по вечерам и по утрам
Нам следует в ней мыться, как и должно.
А в конце эпохи крестовых походов, во второй половине XIII в., когда пришла погибель заморским королевствам, поднялся голос нашего самого крупного средневекового поэта Рютбефа. Известны его одиннадцать песен о крестовых походах, где легко, как и в речах проповедников, можно обнаружить все различие мнений по поводу заморских походов в те времена. Особенно ясно это проявляется в его "Споре крестоносца с отказавшимся от креста", где сталкиваются аргументы за и против походов. В итоге он безжалостно бичует тех, кого считает виновным в утрате крестоносного духа: королей и князей, помышляющих лишь о собственных распрях, и прелатов, озабоченных только своим благосостоянием:
А вы, прелаты святой Церкви,
Чтоб жить всегда в покое и тепле,
Служить заутрени за морем не хотите,
Куда зовет Жоффруа де Сержин
[37].
Но говорю, что осужден тот будет,
Кто не желает ничего, лишь доброе вино,
Да мясо вкусное и острый перец.
Война с неверными – то ваша ведь война,
За Бога вашего, и вам она во благо!..
И как тогда ответите вы Богу за землю,
Где смерть в мученьях принял он за вас?
Нет почти ни одного прозаического или поэтического жанра литературы, где не звучало бы эхо крестовых походов. В эпическом жанре мы им обязаны "Песнью об Антиохии" и "Песнью об Иерусалиме", в историографическом первым написанным по-французски сочинением в прозе "Завоеванием Константинополя" Жоффруа де Виллардуэна. Произведения фольклора на эту тему бесчисленны, от "Легенды о Святом Геральде", основателе госпиталя в Иерусалиме, о котором рассказывали, что во время осады города он кормил осаждающих его христиан, бросая им камни, которые превращались в хлеб, до истории о Гильоме Виллардуэне, уроженце Греции, ставшем героем фольклора этой страны, а через это даже типом совершенного героя во второй части "Фауста" Гете.
Почти все события крестовых походов породили поэтические сочинения, авторами которых часто были сами крестоносцы. Король Ричард Львиное Сердце, например, оставил нам одно стихотворение, где изливает жалобы по поводу своего заключения в Австрии при возвращении из похода. А Филипп Новаррский, осажденный в башне иерусалимского госпиталя сторонниками императора Фридриха II, спешно написал небольшое стихотворение, чтобы – факт удивительный – попросить помощи, и завершил его восхитительными словами:
Я – соловей, поскольку в клетку меня посадили.
И имена многих крестоносцев – это имена лучших поэтов своего времени, или трубадуров Юга, как Пейре Видаль, Гаусельм Файдит, Раймбаут де Вакейрас, Элиас Кайрель, из которых по крайней мере присутствие трех последних в Святой Земле или Греции точно засвидетельствовано, или труверов Севера, как Тибо Шампанский, Конан де Бетюн, Гюон д'Уази и многие другие.
В XIII в. крестовые походы обновили важнейшую поэтическую тему куртуазной любви, и отныне отъезд за море стал разлучать поэта с его дамой, порождая страх и отчаяние; но если он не поедет, то навлечет на себя ее презрение, что означает утрату ее любви.
Как рыцарь должен быть я там,
Где заслужу и рай, и честь,
И славу, и любовь моей подруги.
Но когда он отъезжает, то чувствует, как разрывается его сердце:
Иду туда, где претерплю мученья,
В ту землю, где сносил мученья Бог,
Там омрачит мне мысли огорченье,
Что от любимой Дамы я далек
[38].
Так писал Гюон Аррасский. Ту же тему развивал Шатлен де Куси, когда отправлялся вместе с Виллардуэном в крестовый поход, во время которого умер и вздыхал:
Влюбленные, вам прежде всех других
Я про мои страдания поплачу:
От преданной подруги дней моих
Идти я должен прочь – нельзя иначе…
Я прочь иду, и Господу отдать
Хочу любовь и попросить пощады.
Не знаю, свидеться ли нам опять,
Лишь случай – властелин такой отрады.
Пусть ваша верность будет в знак награды,
Приду я или не приду я вспять,
И дай Господь мне честь не потерять
И помнить век, что только вам служу
[39].
Другие же поэты, как Гийо де Дижон воспевали отчаяние дам, проводивших своих "милых друзей":
Вот что грусть мою обманет:
Знаю, верность он блюдет.
Ветер сладостный нагрянет
Из краев, где встречи ждет
Тот, который сердце манит,
В серый плащ мой он войдет,
Тело содрогаться станет,
К долгожданному прильнет.
Вот что душу мне изъело:
Не пошла за ним вослед.
Он прислал рубашку с тела,
Чтобы сон мой был согрет.
В ночь возьмется страсть за дело,
Ближе к сердцу сей предмет
Положу, чтоб тело грела
И гнала от сердца вред
[40].
Таким образом, на тему куртуазной любви в конце XII в. или в XIII в. родилась очаровательная легенда о дальней принцессе, объяснявшая рефрен "дальней любви", который проходит по поэзии трубадура Джауфре Рюделя: он якобы, не зная принцессы Маго Триполитанской, безумно влюбился в нее и, чтобы встретиться с нею, презрев все опасности, отправился за море в крестовый поход и в конце концов умер у ее ног. Это был уже полный осмос темы крестового похода, участие в котором считалось высшим подвигом рыцаря, в тему куртуазной любви, бывшей, быть может, самым возвышенным творением нашего средневековья.
Дух завоевания
I. Короли и купцы
Второй период истории франкской Сирии, когда ее завоевывали вновь, отмечен выходом на сцену двух сил, чья роль до этого была второстепенной, государственной власти, королей и императоров, ставших теснить прежних баронов или диктовать им свою волю, и той силы, которую можно назвать экономической, то есть торговых городов, особенно итальянских.
Несомненно, действия этих двух сил были заметны и раньше когда, например, Св. Бернард проповедовал крестовый поход в Везеле, то короли Франции, Англии и германский император приняли крест. Но новым было то что в XIII в они начали требовать владении для себя и для людей своей нации Приближалось время, когда иерусалимская корона, становившаяся все более символической, стала предметом домогательств определенных правящих династий и даже самого императора Короли Запада полагали теперь, что у них есть "интересы" в Леванте Когда радостный Жан де Бриенн приехал к французскому королю сообщить, что император Фридрих II Гогенштауфен просил руки его дочери, наследницы латинских королевств Востока, то встретил холодный прием Филиппа Августа которому эта новость никакого удовольствия не доставила Было бы неверно говорить о "пробуждении национализма" в начале XIII в , но тенденция, благодаря которой он веком позже пробудится, уже появилась. Современники это сознавали:
