«New York Times писала, что и «основная связка между «бизнесом» и генералом Людендорфом… самый активный пангерманист» Карл Дуисберг скрылся в Швейцарии. Это было неправдой, в начале декабря Карл Дуисберг, как и большинство топ-менеджеров его предприятия, встретили новозеландские оккупационные войска в Леверкузене. Все, что можно было конфисковать в счет будущих репараций, бралось на заметку, по пятам войск шла дюжина французских военных специалистов по химии, рыскавших в поисках информации о технологиях производства взрывчатых веществ, газов, красок, нитратов и т. д.».
Джеффри Даймунд, «Синдикат дьявола. I.G. Farben и создание гитлеровской военной машины»
Британские и американские специалисты также обыскивали кабинеты, допрашивали специалистов [23][59]. Однако чтобы освоить производство, на которое немцы потратили годы, недостаточно было просто украсть патенты. Позже Карл Бош высокомерно заявит: «Французы могут обжигать кирпичи, но не изготавливать красители».
В США технология производства красителей также отсутствовала, для использования немецких патентов помощником министра юстиции Френсисом Гарваном, занимавшим должность попечителя иностранным имуществом был создан Chemical Foundation, распределивший патенты по американским компаниям. Внесшие в фонд 125 тысяч долларов Дюпоны получили ряд технологий [60], но так и не смогли самостоятельно их освоить. Тогда в 1921 году фирма прибегла к уловке, в Европу был послан один из директоров DuPont д-р Кунце (Kunze) с секретной миссией переманивания немецких технических специалистов, способных запустить производство. В октябре 1920 года четырем специалистам Bayer по красящим составам, Максу Енгельману (Max Engelmann), Иосифу Флэшландеру (Josef Flachslaender), Генриху Йордану (Heinrich Jordan) и Отто Рунге (Otto Runge) был предложен невероятный по тем временам пятилетний контракт стоимостью $ 25 000 в год, что превышало их настоящий заработок десятикратно. Прежде чем они покинули страну, немецкая пресса раздула громкий скандал о промышленном шпионаже, газеты запестрели заголовками: «Четверо предателей», «Американский заговор против немецкой промышленности красителей». Германия выписала ордер на арест химиков, однако, с помощью американской армии все четыре химика были вывезены в США и приступили к работе в лаборатории DuPont [22][23][61], в результате чего у Дюпонов появилось две фирмы, выпускающие красильные составы: Allied Chemical and Dye и American Cyanamid. Чтобы избежать эксцессов, Дюпоны предпочли договариваться о получении технологии аммиачного процесса Хабера-Боша отправив в 1919 году в Швейцарию своих представителей [60]. Достигнутые договоренности между немецкой Rohm und Haas, I.G. Farben и DuPont об использовании акриловой кислоты [62] заложили основу будущего транснационального картеля.
Закончившаяся в 1920 году оккупация сменилась другой трагедией: сдетонировали 8000 некондиционных отходов нитратов и сульфатов аммония, что привело к гибели 560 человек и разрушило городок при Людвигсхафене. В условиях отсутствия экспорта и гиперинфляции спасти предприятие от финансового краха было практически невозможно. Чтобы поправить положение в 1923 году BASF начнет выпускать свою валюту — «анилиновый доллар» (реальный доллар к тому времени стоил 4,2 триллиона марок). В последствии найденные в конце Второй мировой американскими военными залежи оставшихся неиспользованными купюр достоинством в миллион марок поначалу были ими приняты за фашистские клады. Но это были лишь отголоски финансовой катастрофы 20-х годов. Вводились жесткие нормы труда. Весной 1921 года попытка снять фотографию рабочего дня привела к столкновениям с рабочими, против которых применили артиллерию, в результате 30 рабочих и 1 полицейский погибли [59][60].
10 января 1923 года президент США Гардинг вывел американские оккупационные войска из Рейнской области, что послужило началом так называемой «войны за Рур» — основную промышленную территорию Германии [61]. После Рождества 1922 года были дважды просрочены поставки красителей, азотных удобрений, телеграфных столбов и угля во Францию и Бельгию. В январе французские и бельгийские войска в количестве 17 000 пересекли границу в районе Рура. Формально для того, чтобы забрать недополученные по репарациям товары, на самом же деле для установления полного контроля над немецкой промышленной зоной с целью не дать немецкой стороне умышленно обесценивать платежи по репарациям с помощью задержек или иным способом. Отрезав регион от остальной Германии при слабом сопротивлении немецких жителей, французская сторона захватила и депортировала около четырех тысяч гражданских служащих, железнодорожных рабочих и полицейских в качестве заложников. Французские войска отгружали найденные готовые химикаты, повторялась ситуация декабря 1918 года [23]. Политическая элита Германии разделилась: одни, представляющие «экспортные» отрасли промышленности — химическую, электротехническую, машиностроительную — и связанные с ними банки считали возможным начать выполнение условий договора, постепенно добиваясь его ревизии, растаскивая по частям «грозные» статьи и сталкивая между собой победителей. Эта позиция получила название политики «выполнения». «Я прошу вас, — уговаривал Ратенау своих слушателей на секретном совещании в Берлине, — не говорить о Версальском договоре, от которого отпадает кусочек за кусочком. Если мы будем иметь такой вид, что достигли успехов, то самые яростные из наших противников станут цепляться за букву договора… Тогда когда в договоре будут пробиты большие бреши… мы сможем сказать: «Теперь это постыдное деяние также превращено в клочок бумаги»». С октября 1921 г. Вальтер Ратенау вел переговоры с французским министром восстановления, крупным промышленником Л. Лушером, и «выторговал» Висбаденское соглашение. Ратенау добился, чтобы большую часть репараций Германия выплачивала натурой (уголь, сахар, спирт, суда, красители и т. д.) на миллиард золотых марок ежегодно [7][24], что не было лишено своей логики:
«В получении же репараций были заинтересованы все победившие государства… Так ей, например, было разрешено выплачивать репарации не деньгами, которых у нее будто бы не было, а натурой, т. е. различными предметами ее добывающей и обрабатывающей промышленности, а также сельского хозяйства. Обстоятельство это вызвало необходимость финансировать извне все эти отрасли хозяйства, которые иначе не могли бы служить делу репарации. В страну стала притекать здоровая иностранная валюта».
Барон Рауль де Ренне, «Тайный смысл нынешних и грядущих событий», 1931 г.
Однако потеря колоний уменьшала источник получения средств для выплаты репараций, по сути превращая в колонию саму Германию, поэтому был также предложен план «вторжения в основные ценности немецкой экономики». Предполагалось конфисковать в пользу репарационного фонда равномерно по всем категориям — земельные собственники, домовладельцы, владельцы промышленных и торговых заведений, включая банки — 20 % стоимости их имущества. В правительственной программе предлагалось обложить корпорации особым налогом на оборот. Именно тогда на улицах Берлина послышались крики: «Убейте Ратенау, проклятого еврея».
Реакцией на ситуацию с репарациями стала «тактика катастроф», лидер которой «угольный король» Гуго Стиннес стал за время войны и первые послевоенные годы самым богатым германским капиталистом. Он был одним из руководителей «Сырьевого бюро» Вальтера Ратенау и советником Людендорфа. Средством борьбы его приверженцами был избран отказ платить репарации, которые шли большей частью углем. Франция непреклонно требовала строгого выполнения Версальского договора и ежегодной выплаты репараций. Французский премьер А. Бриан говорил, что намерен взять Германию твердой рукой за шиворот и обуздать германский реваншизм [7][24][60].
