«Книжность» Ржевского отнюдь не охладила его военного пыла и страсти к подвигам на поле брани, тем более что, как человек начитанный, вряд ли он не знал о «Поучении отца сыну», в котором старший наставлял младшего: «Сыну, аще на рать со князем поидеши, то с храбрыми наперед поиди, да роду своему честь наедеши, и собе добро имя. Что бо того лучши есть, еже пред князем оумрети…»223 Случай отличиться на новой должности «пред князем» и тем самым оправдать царское доверие ему скоро представился. Речь идет о третьей по счету, 1552 г., экспедиции Ивана IV против непокорной Казани.
К сожалению, разряда Казанского похода, подобного тому, какой остался от Полоцкого похода десятью годами позже, не сохранилось, и потому достаточно сложно составить представление о роли государевых стрельцов и их голов в этой грандиозной военной экспедиции, поставившей точку в истории Казанского «юрта». Тем не менее, опираясь на записи в «Государевом разряде», свидетельства частных разрядных книг и летописей, попытаемся реконструировать общую картину участия Матвея Ржевского и его стрельцов в этом походе.
Из летописных повестей о «Казанском взятье» следует, что в этой экспедиции приняли участие все шесть стрелецких статей, что к тому времени были на Москве. В летописных повестях о взятии Казани упоминаются стрелецкие головы со своими стрельцами Иван Черемисинов, Григорий Желобов (он же Пушечников), Федор Дурасов, Яков Бундов, Матвей Ржевский и Василий Прончищев (который был убит под Казанью, судя по всему, в конце августа 1552 г., и на его место заступил голова Иван Ершов)224. Покидали Москву они в разное время. «Статья» И. Черемисинова ушла на восток первой – она участвовала в «посажении» на казанский стол касимовского «царя» Шах-Али (Шигалея), а потом входила в его конвой. Возможно, часть черемисиновских стрельцов стояла гарнизоном в Свияжском городке, при этом сильно пострадав от болезней, поразивших гарнизон крепости зимой – весной 1551/52 г.225 Остальные пять «статей» покинули Москву весной 1552 г. Во всяком случае, в апреле этого года «отпустил государь воевод в судех на Свиягу и велел дела своего беречь и себя, государя, дожидатца бояр и воевод князя Александра Борисовича Горбатого да князя Петра Ивановича Шуйскаго и иных воевод; а с нарядом государь отпустил боярина Михаила Ияковлича Морозова». Кроме того, тогда же на Каму были отправлены по приказу государя также «в судех» князь М.В. Глинский с окольничим И.И. Умного Колычевым, «а с ними дети боярскые, и казаки, и стрелцы». Перед воеводами, возглавившими судовые рати, была поставлена задача «по всем перевозом по Каме и по Вятке» и на Волге расставить заставы из служилых людей разных чинов, с тем чтобы «воиньскые люди в Казань да ни из Казани не ходили»226. В какой из этих судовых ратей был Матвей Ржевский со своими людьми и был ли он там вообще – сохранившиеся источники умалчивают. Мы же склоняемся к тому, что три «статьи», Г. Желобова, Ф. Дурасова и нашего героя, не были посланы вместе с князьями А.Б. Горбатым или М.В. Глинским, а покинули Москву позднее, в мае 1552 г. Именно тогда, согласно Никоновской летописи, Иван IV, расписывая полки, приказал сторожевому полку во главе с князем В.С. Серебряным и С.М. Шереметевым идти в Муром. Туда же, в Муром «в судех» был отправлен «царь» Шигалей, откуда бывший казанский «царь» был «отпущен» Иваном в Казань все также «в судех», а вместе с ним воевода князь П.А. Булгаков «с товарыщи», детьми боярскими и «многими» стрельцами. Позднее, когда Иван, заставив крымского хана Девлет-Гирея I поспешно отступить от Тулы, пошел на Казань, сторожевой полк он включил в состав своего, большого, полка, и из дальнейшего описания осады Казани можно сделать предположение, что эти три «статьи» входили именно в него227.
Если наше предположение верно, то из Мурома «статья» Матвея Ржевского вместе со своим командиром выступила ориентировочно 14 июля 1552 г. 13 августа стрельцы Ржевского участвовали в торжественной встрече Ивана IV, прибывшего с главными силами русского войска в Свияжск. Спустя два дня большая часть русского войска, и люди героя нашего повествования, переправившись через Волгу на «казанскую сторону», начали готовиться к последнему переходу к стенам Казани и обложению города. 23 августа 1552 г. «поиде государь к городу Казани», имея в авангарде ертаульный полк, «а с ним стрелцы и казаки пеши перед полкы; такоже пред всеми полкы головы стрелетцкие…»228. Так началась знаменитая последняя осада Казани, в которой новоучрежденным стрельцам Ивана IV пришлось пройти боевое крещение.
Матвей Ржевский со своими людьми принял активное участие во всех главных событиях казанской осады: возведении циркумвалационной линии вокруг города (согласно царскому приказу, каждый десяток русских ратников должен был приготовить по одной туре и каждый же ратник должен был иметь при себе кол для возведения тына – как римский легионер229. Естественно, за выполнение этого приказа отвечали своей головой начальные люди); отражении массированной вылазки казанцев из города вечером 26 августа230; в ожесточенном сражении с татарами на Арском поле 30 августа и в походе «на Арьское место и на острог», начавшемся 6 сентября и успешно завершившемся спустя несколько дней231; в отражении большой вылазки казанцев из города в конце сентября, когда, возможно, Матвей Ржевский получил ранение («на том бою падоша от обоих, и сами воеводы многие уязвлены… такожде и головы стрелецкие и дети боярские многие ранены…»232); не говоря уже о повседневной боевой работе на передовых позициях («в закопех») и участии в последнем штурме233. И надо полагать, что Матвей Ржевский сумел подтвердить свое «добро имя». После взятия Казани его служебная карьера не сразу, но пошла в гору – храбрость и распорядительность стрелецкого головы, кровь, пролитая в боях с «неверными», не остались не замеченными государем. Правда, как обстояли дела у головы в первые годы после «казанского взятья», мы не знаем – документов об этом не сохранилось, и снова на страницах летописей, но уже на новом месте и в новом качестве Ржевский появляется три с половиной года спустя.
По сообщению летописи, «месяца марта (1556 г. – В. П.) привели языки крымские ко царю и великому князю из Рылска: ходил на Поле атаман Михалко Грошев да побил крымцов. И те языки сказывали, что крымской царь гонца к царю и великому князю против его гонца Юшка Мокшова не отпустил, а послу и гонцу нужу учинил, а сам наряжается со всеми людми, а хочет быти на весне рано на царя и великого князя украйну».
Весть, полученная с границы, была, что и говорить, очень тревожная, и в Москве отнеслись к ней со всей серьезностью. Немедленно «по тем вестем» Иван Грозный приказал отрядить в степь Матвея Ржевского «ис Путимля на Днепр с казаки, а велел ему ити Днепром под улусы крымские и языков добывати, про царя проведати»234. Запись примечательна в двух отношениях – во-первых, она показывает, что Ржевский к 1556 г. оказался на «крымской украйне», где ему доведется провести по меньшей мере полтора десятка лет, а во-вторых, характер записи позволяет предположить, что бывший (теперь уже бывший) стрелецкий голова весной 1556 г. («з благовещеньева дни»?) получил назначение наместником в пограничный Путивль. Это назначение, конечно, не было ссылкой или опалой – напротив, Путивль был одним из важнейших опорных пунктов Русского государства, его форпостом на южной границе, игравшим значительную роль в организации обороны государевой «украйны» от «литовских» и «крымских» людей, а также местом «размена» русских и крымских посольств.
