О круге его обязанностей на новом месте службы можно составить представление, обратившись к текстам грамот с наказами назначенным на «годование» воеводам – здесь и «дела земские и городовое строенье, и всякие городовые и острожные крепости, и тамги, и села, и о банех о устрое, и о всяких земских и ратных делах…» – забот у городового воеводы и наместника было более чем достаточно235. Прибыв на место с наказом «быти в городе и жити бережно, и дела царя и великого князя беречи по царя и великого князя наказу», воевода прежде всего должен был «взяти» у своих предшественников «город и острог, и городовые и острожные ключи, и на городе и на остроге наряд, и в казне… прежней наказ, и указные грамоты, и всякие дела, и книги приходные и росходные, и сметные списки, и что на лицо денег, и в казне ж зелье, и свинец, и ядра железные, и нарядные и всякие пушечные запасы, и служивым всяким имянные списки и десятни, и хлеб, рожь и овсе, и крупы, и толокно, и полтевое мясо, и вино горячее, и меды кислые, и пресной мед, и всякие кормовые и питейные запасы», «да по тем списком дворян и детей боярских и всяких служилых людей пересмотреть всех налицо». Составив после всего этого роспись передаваемых дел и имущества, новый воевода должен был заверить его подписью сдающего дела, а другой аналогичный список, но за своеручной подписью, отдать предшественнику. После этого новый наместник вступал в должность, начиная «ведати» «город и посадцких и служилых и уездных людей во всем».
Встав во главе города и уезда, новый воевода должен был (в нашем случае) при появлении слухов о приближении татар «по вестем от себя по городом посылати в подъезды и для языков голов с сотнями. И у выходцов и у языков роспрашивати, сколко людей и каковы люди и куды на которые городы идут. Да по тем вестем посылати от себя ратных людей и велети им над ними, прося у Бога милости, промышляти, сколко Бог помочи даст. Да про то про все подлинно писати к бояром и воеводам и из языков лутчих для подлинных вестей присылати наскоро на подводах». Если же неприятель подойдет к самому городу, то наместник должен был «сбирати ратных людей с дворцовых сел с… уезда и с иных уездов, которые близко подошли, со всяким оружием, и укрепя осада и росписав по городу голов по местом и устроя с приходныя стороны наряд, и приказати город, кому всякими делы промышлять, а самому со всеми людми на тех людей ходить». Если же неприятель собирался подойти к городу в «великой силе», то воеводе предписывалось «сесть в осаду», «а на вылазку и для помочи к приступным местом написати за собою лутчих резвых людей».
Естественно, что предметом особой заботы городового воеводы должны были стать городские укрепления, «крепости», которые он должен был тщательно осмотреть и привести в порядок. «Рвы старые почистить и новые поделати, – отмечалось в наказах, – чтоб рвы были добре глубоки и круты», «крепости у города и у острога, которые погнили или какими иными делы порушились, и ему те крепости поделывати. А где крепостей не сделано, а по тамошнему делу они надобны, и… те крепости делати вновь».
И конечно же воеводе должно было внимательно следить за развитием событий с тем, чтобы «изгоном ратные люди уезду и городу и острогу, и посаду какого дурна не учинили», помогая в случае необходимости соседям посылкой от себя ратных людей.
На плечи воеводы ложилось также и поддержание порядка в городе и уезде, «в служилых и в посадцких, и во всяких… людех… росматривати, чтоб ни в ком шатости никаковы и лихих заводов и самоволства не было, и во всяких бы чинех никто никакими людми, кому бояря и воеводы не укажут, не владел. А где сведает в ком какое умышленье или завод злой, или кто учнет в каком чине самоволство чинить или самоволством без боярского указу чем владеть, и… тех людей от того унимать, розсматривая по делу, как бы от того унять». При этом наместнику строжайше наказывалось, чтобы он и назначенные им люди, «головы добрые из дворян, кому мочно верити», коим «в судебне во всяких делех и управа им чинити безволокитно… прямо, а посулов и поминков не имати», а «по дружбе и по посулом никому ни в чем не норовити и по недружбе не мстити».
Естественно, воевода и назначенные им головы должны были бдительно следить за порядком в городе, «береженье от огня и от всякого лиха держати великое», по ночам «ездить возле города и голов от себя посылати, и по городу с фонарем от собя посылати». И в завершение инструкциинаказа воеводе предписывалось, чтобы он «о всяких земских и о ратных делех» действовал по данному ему наказу, и, что интересно, «посмотря по тамошнему делу, как будет пригоже», не забывая при этом «о всем подлинно о земском о всяком укрепленье писати подлинно… почасту», чтобы царю и великому князю «было ведомо» и его «ежечас без вести не держати»236.
Но вернемся к днепровской «посылке» Матвея Ржевского. Итак, отправившись по государеву указу «на Днепр», бывший стрелецкий голова, сам того не подозревая, оказался одним из главных действующих лиц в очередном витке русско-крымского противостояния, начавшемся в 1552 г. «Посылка» бывшего стрелецкого головы, на первый взгляд, имела достаточно ограниченный характер. Перед ним была поставлена задача провести глубокую разведку и выяснить намерения хана на кампанию 1556 г., и как будто ничего более. Примечательно, что это назначение Матвея Ржевского не нашло отражения в разрядных записях – ни в официальном Государевом разряде, первая редакция которого была составлена как раз в 1556 г.237, ни в частных разрядных книгах. Но эта экспедиция имела далекоидущие последствия. Дело в том, что на волне послеказанской эйфории Иван Грозный и его советники стали вынашивать планы если не завоевания Крымского «юрта», то, по меньшей мере, возведения на бахчисарайский престол «своего» хана. Как писал Иван в 1555 г. новому бию Больших Ногаев Исмаилу, его царская мысль состоит в том, «чтоб мне крымсково самому ити, а вы б (то есть Исмаил. – В. П.) со мною послали детей своих и племянников. А с теми тысеч пять или шесть (воинов. – В. П.)…». И если бы это предприятие увенчалось бы удачей, продолжал московский государь, соблазняя Исмаила открывающимися перспективами, то «мы б Дербышева сына Янтемира царевича (сына астраханского «царя» Дервиш-Али. – В. П.) и ваших детей и племянников на том юрте (то есть в Крыму. – В. П.) оставили…»238. Но на пути реализации такого плана стояла сама природа – между владениями Ивана IV и «островом Каффы» (как назвал Крым в конце XV в. венецианец Иосафат Барбаро) лежали сотни верст безлюдной степи, защищавшей владения крымского хана от русских ратей лучше самых мощных рвов, валов и бастионов. И если Москва могла относительно легко достичь Казани и Астрахани по рекам, перебросив под их стены водой артиллерию, пехоту и все необходимые припасы, – как писал американский историк У. Мак-Нил, «московские цари устанавливали свою власть повсюду, куда судоходные реки позволяли доставить тяжелые пушки…»239, то с Крымом такой вариант не проходил. В середине 50-х гг. XVI в. надежной водной коммуникации, подобной волжской, обладание которой позволило бы русскому государю перебросить легко и быстро, без особых затрат и потерь, артиллерию, пехоту и необходимые припасы к самым владениям крымского «царя», у русских еще не было. А без нее всякие планы подчинения Крыма московской воле оставались несбыточными.
