Девлет-Гирей, узнав о нападении «неверных» на его улус, поспешил вдогон за русскими, которые тем временем вернулись к Очакову. Здесь Адашев приказал отпустить всех взятых в плен турок, передав с ними очаковским аге и санджак-бею, что он, Адашев, послан своим государем воевать с его недругом, крымским «царем», «а с Турским государь наш в дружбе и воевати его не велел». Турки беспрепятственно пропустили русский караван вместе со всем захваченным полоном и освобожденными из крымского плена русскими и литовскими полоняниками, и далее путь Адашева лежал вверх по Днепру к Монастырскому острову – место, хорошо знакомое Ржевскому, Заболоцкому и Кобякову. Все попытки Девлет-Гирея атаковать русских «в тесных местех» не имели успеха – Адашеву и его людям удалось отбиться от татар.
Разбив лагерь на Монастырском острове, Адашев узнал от беглого полоняника Федора Ершовского, что крымский «царь», озлобленный безрезультатными шестинедельными попытками перехватить русских, хочет атаковать лагерь «неверных». Однако посланный в разведку сын боярский Нечай Ртищев, выйдя к месту, где хан разбил было свой лагерь (в 15 верстах от Монастырского острова), обнаружил, что того уже и след простыл. Оказывается, как только Девлет-Гирею стало известно о бегстве Ершовского, он поспешно снялся со стана и отступил в Крым266.
Адашев сообщил и еще одну приятную новость – Девлет-Гирей, разозленный непрерывными неудачами, «нагайских мурз в Крыму побил у собя многых, и Исуфовы дети (сыновья прежнего ногайского бия Юсуфа. – В. П.) от него побежали и утекли ко отцу (явная описка летописца – Юсуф был убит в междуусобице своим братом Исмаилом несколькими годами прежде. – В. П.)»267.
Принесенные вести, если верить летописи, вызвали в Москве подлинное ликование. «Царь и великий князь, – писал летописец, – сиа слышав, Богу благодарение въздал, видев его неизреченные щедроты на роде крестьянском, възвестив митрополиту, веле молебная совершити. Преже бо сего от начала, как и юрт Крымской стал, как и в тот Корсунский остров нечестивые бусурманы въдворилися, русская сабля в нечестивых жилищех тех по се время кровава не бывала, ни труба преже сего гласяще, православных воинство ззывающе, ныне же государя нашего у Бога прошением и мудрым крепким разумом и подвигом и невъместимое Христово чюдо вместил; морем его царское воинство в малых челнах полтретьи недели, якоже в кораблех, ходящее и корабли емлюще и воюючи, и воздух бо им по государевой вере к Богу служаше; и немножество воиньства, на великую орду внезапу нападше и повоевав и мстя кровь крестианскую поганым, здорово отъидоша, и царь множества вой собрал, с крымцы и с нагаи в шесть недель ходя подле их берегом, не возможе им ничтоже зла воспретить»268. И в самом деле, случилось небывалое – русские напали на коренной улус крымского хана, чего и вправду доселе не случалось, побили многих крымских людей, освободили немало русских пленников и, в свою очередь, взяли богатый полон и вернулись обратно, и хан ничем не мог помешать им. Вдобавок крымский «царь» рассорился с ногайскими мурзами и лишил себя отменной ногайской конницы. И это тогда, когда крымская сила еще не восстановилась полностью от последствий мора и неудач предыдущих лет (за 2–3 года сделать это было нереально просто физически)! Разве это не повод для радости и больших торжеств? Правда, позднее Иван изменил свое мнение, но это уже другая история.
Царь щедро наградил победителей, послав на Монастырский остров к Даниле Адашеву со товарищи князя Ф.М. Лобанова-Ростовского «с своим жалованием, з золотыми»269. Уместно здесь привести свидетельство английского дипломата Дж. Флетчера. Он писал, что у русских «тому, кто отличится перед другими или окажет какую-либо особенную услугу, царь посылает золотой с изображением св. Георгия на коне, который носят на рукавах или шапке, и это почитается самой большой почестью, какую только можно получить (выделено нами. – В. П.)…»270. Между прочим, получается, что Матвей Ржевский, которому тогда было около или несколько больше 30 лет, дважды получил наградной царский золотой – ту самую большую почесть, которая заменяла в то время русским ратникам ордена и медали. Многие ли даже более высокопоставленные и родовитые воеводы того времени могли похвастать тогда такой наградой, тем более полученной дважды? И на наш взгляд, это как нельзя лучше свидетельствует о том, что Матвей Ржевский действительно был незаурядным военачальником.
Поход 1559 г., вопреки общепринятому мнению, отнюдь не был последним в крымской эпопее Ржевского. В 1560 г. он снова был отправлен царем в низовья Днепра. Об этом Иван Грозный писал в грамоте ногайскому бию Исмаилу, отправленной с послом П. Совиным. И снова, как и в предыдущие годы, отправка Ржевского на Днепр была частью большой игры Ивана IV, имевшей своей целью ослабить Крымское ханство. Царь писал бию, что его замысел состоит в том, что он отправляет «по сеи весне на Днепр наместника своего черниговского Диака Ржевского со многими людми да Тягрибердеи мирзу кипчака, которои к нам приехал служити из Крыму. А велели есмя им с Днепра крымскому царю недружбу делати, сколко им Бог поможет». Одновременно князь Вишневецкий с черкесскими князьями, перешедшими на службу к Ивану, были отправлены им в «Черкасы Пятигорские» «делать недружбу» Девлет-Гирею «с Черкасской стороны», а на Дон были посланы стрельцы с тем, чтобы, соединившись с отрядами ногайской конницы, напасть на владения крымского хана. При этом Иван подчеркивал, чтобы Исмаил «однолично безо всякого переводу сево лета над Крымом промышлял безотступно по тому, как есми к тебе свою мысль приказал», пока на дворе «пригожее» время для такой операции и «чтоб Вишневетцкого и Дьяково стоянье не безлеп было»271. Примечательно, что позднее Иван писал бию, что дал однозначное указание Ржевскому, чтобы тот ждал Исмаила, если потребуется, даже и до самой зимы, что потом предпринять совместные действия против хана272.
Однако, несмотря на все обещания, на все уступки и выполнение Иваном всех требований Исмаила, реального участия в наступлении на Крым ногаев русский царь так и не дождался. Ржевский напрасно прождал биевых мурз и не смог воспрепятствовать выходу татарских отрядов из-за перекопских укреплений в Поле и их набегам на «государеву украйну». Во всяком случае, полное молчание русских источников о том, как действовали в этом году черниговский наместник и его люди, явно свидетельствует в пользу того, что немногочисленный отряд Матвея Ржевского каких-либо успехов на этот раз не добился.
Из разрозненных упоминаний в летописях и дипломатической переписке можно заключить также, что и в 1561 г. русские отряды продолжали оставаться в низовьях Дона и Днепра. Во всяком случае, в апреле 1561 г. Иван сообщал Исмаилу и его мурзам, что он отдал приказ казакам на Дону беспокоить набегами улусы врага бия Гази-мурзы, а в низовья Днепра посланы опять же казаки «Крыма воевати»273. Был ли во главе этих казаков Ржевский – увы, неизвестно. Судя по всему, к этому времени Иван уже основательно охладел к идее продолжения войны с Крымом до победного конца и теперь его она, война, интересовала только как способ отвлечь внимание Девлет-Гирея от северного направления и от вмешательства в русско-литовские и русско-ливонские отношения. Во всяком случае, русское военное присутствие в низовьях Дона и Днепра постепенно стало сворачиваться, а в 1562 г. был срыт Псельский городок. Внимание Ивана Грозного переключается на запад, где началась очередная русско-литовская война, а планы покорения Крыма были отставлены.
