Положение Дерпта очень скоро стало безнадежным. «А из наряду били шесть ден, – писал русский летописец, – и стену городовую розбили и в городе из наряду многих людеи побили». Неизвестный пскович добавлял к этому, что «мало воеводы постояли, только изготовили пристоуп и постреляли в город ис кривых поушок (тех самых мортир, о которых писали Крузе и Реннер? – В. П.)…»593. Решимость русских была очевидна, среди горожан не было единодушия, ряды его защитников редели от русского огня и дезертирства. Надежды же на деблокаду не было, ибо Фюрстенберг в ответ на просьбы о помощи, по словам Ниенштедта, отвечал, что он «сердечно сожалеет о печальном состоянии города и высоко ценить твердость епископа и почтенной общины; он весьма не одобряет поступок дворян и ландзассов, покинувших своих господ, что, конечно, впоследствии послужит им к позору. Он (магистр) желает, чтобы другие оказали такое мужество, на какое только способен человек, для защиты славного города. Но несмотря на все его сожаление, он видит, что ему не удастся в настоящее время оказать сопротивление такому громадному, как то он узнал из всех разведываний, войску, какое находится теперь у врага, но, впрочем, он будет усердно молиться милостивому Богу за них, и день и ночь думать о том, как бы набрать побольше народа для войска»594.
Что оставалось делать епископу Герману в этой ситуации? Положиться на милость Господню да молитвы магистра и ждать, пока русская артиллерия пробьет брешь в стене (а в том, что она это сделает, и сделает достаточно скоро, сомнений не было), после чего «свирепые и дикие» московские дети боярские и стрельцы пойдут на приступ (отразить который гарнизон Дерпта не мог) со всеми вытекающими отсюда последствиями? Или же последовать примеру Нарвы, Нейшлосса и Нойхаузена, сдаться на милость победителя, тем более русский большой воевода, князь Шуйский, еще до начала осады предлагал епископу добровольно принять подданство московского государя? И епископ сделал выбор – как писал псковский летописец, «бискоуп и немцы посадникы воеводам князю Петроу Ивановичю с товарищи град Юрьев здали по мирному советоу, июля в 20 день, на том, што им житии по старине, и с царевыми и великого князя наместникы соудити судиям их, и из домов их и из града не извести»595. Первыми в город вступили, если верить Ниенштедту, русские стрельцы. Как писал ливонский хронист, Шуйский вперед отправил несколько сотен своих leibschützen, а другой воевода занял стрельцами рыночную площадь и прилегающие к ней улицы596. Надо полагать, что это было сделано не только потому, что стрельцы Тетерина и Кашкарова сыграли важную роль в осаде и падении Дерпта, но еще и потому, что они были более дисциплинированы и управляемы, чем дети боярские и их послужильцы.
В сдавшемся городе русские взяли богатую добычу. Так, согласно Лебедевской летописи, «пушек взяли болших и менших пятсот пятдесят две пушки» (Реннер называет еще большее число – 700 stucke geschutte klein und gross, а рижский хронист сообщает, что помимо нескольких slange и kartowe, русские захватили 120 nye gegaten valkeneten и множество другого gegaten und gesmedet schutte), не считая всякого рода «животов». Б. Рюссов (конечно, несколько преувеличивая ради красного словца) писал, что «невозможно описать, сколько сокровищ взял московит в этом городе деньгами, серебром и золотом, и всякими драгоценностями и уборами от епископа, каноников, дворян и бюргеров. От одного лишь дворянина, по имени Фабиана Тизенгузена, московит взял более 80 000 талеров чистыми деньгами»597. Ради таких трофеев стоило постараться! Но не только взятой добычей запомнился Дерпт Тимофею Тетерину – Шуйский со товарищи отправил в Москву сеунщиков, князя Б.В. Серебряного и нашего стрелецкого голову, так что по прибытии в Москву 25 июля и аудиенции у государя Тимофей за добрую весть, как это было в обычае, был пожалован царским жалованием.
Как развивалась карьера Т. Тетерина в последующие недели и месяцы – увы, ни разрядные книги, ни летописи сведений не сохранили. Можно лишь догадываться, что наш герой со своими людьми после падения Юрьева вошел в состав гарнизона города. Вряд ли он ходил с ним в остальные походы против ливонцев в том же 1558 г. и 1559 г. – стрельцов было немного, они были разбросаны по многим взятым замкам и городам и нужны были для их обороны. В последний раз Тимофея Тетерина в «стратилатском чине» можно встретить в конце 1559 г. во все том же Дерпте. Ободренный заключенным соглашением с королем Польши и великим князем Литовским Сигизмундом II о взятии ливонских земель под свою защиту, сменивший Фюрстенберга на посту магистра ордена Г. Кетлер, не дожидаясь окончания срока заключенного весной 1559 г. перемирия с Москвой, поздней осенью того же года перешел в контрнаступление. Как показали взятые русскими сторожами пленные, «маистр и арцыбискуп (архиепископ рижский Вильгельм. – В. П.)» решили «итти им к Юрьеву и стояти у Юрьева зима вся: не взяв, от Юрьева прочь не ити»598.
Момент для нападения был выбран удачно. Понадеявшись на заключенное перемирие, Иван Грозный распустил большую часть своих ратей по домам, и воеводы в занятых ранее ливонских городах могли рассчитывать лишь на «годовавшие» в них немногочисленные гарнизоны. 18 ноября 1559 г.
Кетлер и рижский коадъютор герцог Христофор Мекленбургский со своим воинством объявился перед Юрь евом. Юрьевский воевода князь А.И. Катырев-Ростовский сумел не допустить магистра к вверенному ему городу ближе чем на одну версту. Понятно, что при таком раскладе Кетлер мог пустить в дело лишь немногую часть имевшейся у него артиллерии (по сообщению Реннера – 2 kartouwen, 3 halve kartouwen, 3 feltslangen, 2 fuirmosern и 3 quarter slangen). Однако ее стрельба со столь большой для того времени дистанции была неточной и недостаточно эффективной. Ответный же огонь юрьевской артиллерии не позволял немцам шанцеваться в непосредственной близи от городских укреплений, и к тому же гарнизон города не отсиживался за стенами, а совершал вылазки. Крупнейшая и кровопролитнейшая из них состоялась 24 ноября. Тогда, по сообщению летописца, навстречу подступившему было к городу магистру со своими людьми «вылазили на него дети боярские конные из города и стрельцы (надо полагать, что среди них были и подчиненные нашего героя, и вполне возможно, что он сам участвовал в этой вылазке, командуя стрельцами. – В. П.), убили у маистра из пищалей и дети боярские, человек со сто, а стрельцов государевых убили тритцать с человеком да двух сотников стрелецких»599.
Безуспешное «стояние» даже не под стенами, а на виду у Дерпта, да еще в условиях, когда «беспута была кроме обычая на много время», да такая, что ехать «невозможно было ни верхом, ни в санях», как и прежде, привело к разногласиям в немецком лагере. Сам магистр хотел отказаться от бесцельного пребывания под Дерптом и попытаться совершить набег в глубь занятой русскими территории, перенеся боевые действия в псковские земли, тогда как коадъютор и его дворяне настаивали на продолжении осады. Спор разрешился сам собой, когда отправленные по приказу Ивана Грозного «стрельцы многие» (по сообщению Реннера – 1 тысяча) прошли в Юрьев. 29 ноября Кетлер и Христофор Мекленбургский снялись с лагеря и отступили к Фалькенау (Мукову), «городом и людем государевым не сотворили зла ничтож» (о чем писал, к примеру, и Б. Рюссов)600. Князь Андрей трижды отправлял вдогонку за «маистровыми» людьми из Юрьева своих ратных, потрепавших отступающих немцев, и в третьей «лехкой» рати одним из голов был Тимофей Тетерин (надо полагать, со своими стрельцами). Он и его товарищи «дошли последних людей (ливонцев. – В. П.) да их побили, а живых взяли дватцать три человека». Сведения, сообщенные языками, оказались чрезвычайно важны – согласно им, «маистр» решил осадить Лаис, который обороняли 100 детей боярских и 200 стрельцов. Отправив им на помощь 100 стрельцов под началом друга Тимофея стрелецкого головы А. Кашкарова, юрьевский воевода сумел не допустить падения Лаиса и, более того, сорвать все планы Кетлера. Как писал Рюссов, «магистр подошол к Лаису, осадил этот замок, построив батареи и окопы, обстреливал его и два раза ходил на приступ, но оба раза проиграл. В этих двух приступах убито несколько сот отборных кнехтов и ревельский гауптман Вольф фон Штрасборг. Так как подошла зима и не было счастия, магистр и герцог снова отступили со стыдом и позором. Ратники, по неблагоприятности счастия и недостатка в деньгах, рассердились и разошлись». Московский же летописец дополнил это описание новыми красками. Согласно воеводскому сеунчу, который доставил в январе 1560 г. в Москву А. Кашкаров, «приходил маистр к Лаюсу со многими людми немецкими с нарядом, и поставя туры, бил из наряду по городу и розбил город до основания на пятнатцати саженях; и приступал по два дни всеми людми в розбитое место и к иным местам, и Божим милосердием и государя нашего православнаго царя правдою побили у маистра многих людей и поимали в городе доспехи и всякое ратное оружие многое поимли, из города из наряду розбили у маистра две пушки; и пошел маистр от Лаюса прочь с срамом, а людем государевым ничтож зла не сотвори»601.
