Но эта лихо закрученная гипотеза основана на весьма шатком основании – на психологическом портрете человека, жившего четыре с гаком столетия назад. А если эта тонкая конструкция неверна – что тогда? А что, если попытаться ответить на вопрос о том, когда и почему бежал Тетерин в Литву, используя иной подход? Попробуем и посмотрим, что получится.
При сопоставлении событий конца 60-х – начала 70-х гг. невольно напрашивается предположение о взаимосвязи серии тайных посланий Сигизмунда II, адресованных видным московским боярам, отправленных в 1567 г. (Иван Грозный подозревал Курбского в том, что он был одним из инициаторов этой интриги); ряда неудач, что потерпели русские полки в том же году; пресловутого «земского заговора» того же года (по обвинению в участии в котором, по мнению Р.Г. Скрынникова, «всеродне» были казнены многочисленные Тетерины), дискуссия о котором не прекращается уже не десятилетие; переговоров Ивана Грозного о получении убежища в Англии; внушительной военной экспедиции, собранной Сигизмундом осенью все того же 1567 г. на русско-литовской границе, и внезапного отказа Ивана от вторжения в Ливонию тогда же. И тут же вспоминаются обвинения Ивана в адрес Сигизмунда, что тот полагается в войне не на ратное искусство, а на «украд и измену». И напрашивается вопрос – а не участвовал ли Тимофей Тетерин каким-либо образом во всех этих событиях? Не был ли он замешан в тайных интригах Сигизмунда, не переписывался ли он с кем-либо из родственников и сослуживцев и не контактировал ли, будучи посредником, с эмиссарами из-за кордона? Сегодня об этом трудно судить однозначно, но, учитывая, что среди беглецов Тетерин был далеко не самым знатным и высокопоставленным, но регулярно упоминается в документах того времени как один из виднейших изменников, такое предположение вовсе не выглядит таким уж необычным и невозможным в принципе.
Ну а если Тетерин был замешан в «земском заговоре» и имел контакты с Курбским, то тогда его побег в Литву вполне может быть отнесен к концу 1567 – началу 1568 г., когда началось следствие по делу боярина Федорова, и Тимофей не стал дожидаться, пока оно доберется до него. И если наше предположение верно, то тогда все встает на свои места. Явление при дворе Сигизмунда II бывшего стрелецкого головы, а ныне монаха-расстриги имело эффект взорвавшейся бомбы. Следы произведенного нашим героем фурора сохранил немецкий авантюрист Г. Штаден. Передавая слухи, он писал, что Тетерин, ein hackenschüzen heupttman, «в камилавке явился к королю (Сигизмунду II Августу. – В. П.)…»614. Согласимся с тем, что обычный стрелецкий голова вряд ли удостоился бы королевского приема – не того полета птица, а вот сподвижник Курбского и участник заговора против тирана – почему бы и нет? В пользу этого предположения косвенно свидетельствует тот факт, что в мае 1568 г. (sic!) король пожаловал Тетерина немалыми землями615, и это при том, что четвертым артикулом III раздела Литовского статута 1566 г. Сигизмунд обязывался «именей кгрунтовъ и всякое маетности» «заграничникомъ и постороннимъ и жадному иному, давати записовати и ни которымъ способомъ отдаляти не маемъ»616. Между прочим, раньше бежавшим в Литву русским детям боярским земли не давались – Сигизмунд «жаловал» их «натурой», продовольственным пайком и деньгами на карманные расходы. Например, в 1566 г. четыре «москвитина», Василь Левонкович, Булат Михайлович, Иван Кузмич Лихачов и Степан Матвеевич Сыривков, перебежавшие на литовскую сторону, были отправлены в замок Кобрин, и тамошний каштелян получил королевское указание выдавать им «на чверт року» (на квартал. – В. П.) бочку жита, бочку солода, полбочки крупы и столько же гороха, свиную полть, пуд соли и на рыбу и свежее мясо копу грошей, не считая натурального жалованья на их служебников и коней617.
Так или иначе, случилось ли это в 1564/65 или 1567/68 гг., в жизни Тимофея Тетерина начался новый, литовский этап его биографии, в общем неплохо задокументированный. Его карьера на новой службе, как отмечал изучавший «литовский» этап его биографии К.Ю. Ерусалимский, развивалась, судя по всему, вполне успешно. «Дворянин его королевской милости»618 сумел войти в доверие сперва к Сигизмунду II, затем Стефану Баторию и сохранить королевское расположение и при Сигизмунде III. Служба новым сеньорам была ими высоко оценена – Тимофей стал богатым землевладельцем в Упитском повете, не считая иных земельных владений, пожалованных ему Сигизмундом II. При этом, что характерно, в начале 1585 г. бывший стрелецкий голова был поименован минским кастеляном и упитским державцей Я.Я. Глебовичем «добрым» человеком и «заслужоным» слугою Речи Посполитой, а спустя четыре года его несовершеннолетние дети, Федор и Тимофей (родившиеся уже в Литве, где Тимофей женился вскоре после своего побега), получили право наследования полученных их отцом по королевской милости земель619. Эти расположение и право передать пожалования по наследству были завоеваны Тетериным не только самим фактом побега, но и верной службой польско-литовским монархам и пером, и мечом. Так, в 1571 г., возвращаясь из Литвы, русские послы, «князь Григорей Мещерской со товарищи», привезли «подлинной список литовских вестей», в котором, помимо всего прочего, о «государском изменнике» Тимохе Тетерине говорилось, что-де ему и его товарищам А.Ф. Кашкарову (кто этот Кашкаров – уж не тот ли стрелецкий голова, сослуживец Тетерина, помогший ему бежать? Логично было бы предположить, что Кашкаров, памятуя о горячем нраве Ивана Грозного, не стал дожидаться «сыска» и тоже бежал. Этому отождествлению мешает одно обстоятельство – Курбский писал, что Иван казнил Андрея Кашкарова, хотя, впрочем, учитывая, что князь Андрей весьма вольно обходился с фактами, это не такое уж и большое препятствие) и Х. Валуеву «именьишка подаваны от вифлянские границы, а приезжи к старосте жемотцкому и на службу с ним ходят»620. И, судя по размерам пожалованных Сигизмундом Тетерину земельных владений (около 1 тысячи десятин земли только в Упитском повете – далеко не каждый знатный московский аристократ в те времена мог похвастать таким количеством земли!), «выправовати на службу военную» новоиспеченный «дворянин его королевской милости» должен был с немалым отрядом своих людей.
Правда, отметим, что конкретных сведений о военной службе Тетерина Сигизмунду и его преемникам сохранилось немного. Так, Иван Грозный в своем послании Стефану Баторию в 1581 г. писал, что король в 1579 г. явился под Полоцк «со многими землями и с нашими израдцами, с Курбским и з Заболоцким и с Тетериным и с ыными нашими израдцами ратью». И участие Тетерина в Полоцкой кампании 1579 г. Стефан подтвердил в ответной грамоте царю621. Однако намного большую известность получил другой эпизод с его участием, произошедший во время продолжавшейся Ливонской войны и запомнившийся своей дерзостью и лихостью и русским, и иностранцам, и история эта заслуживает отдельного и подробного рассказа.
Итак, по порядку. В 1569 г. Иван Грозный, отправляя послание своему старому врагу Сигизмунду III, писал тому, что его подданные «князь Олександр да князь Иван Полубенские, пришедчи некрестьянским обычаем… сослався с нашими изменники, безбожным обычаем в наш пригородок во псковской в Избореск с нашими изменники вьехали и город Избореск… засели». Эту же идею царь развил и дополнил в своем наказе посланцу в Речь Посполитую Ф.И. Мясоедову, который должен был на вопрос о Изборской оказии ответствовать вопрошающему следующими словами – мол, «государя вашего (то есть Сигизмунда. – В. П.) люди, сослався с изменники, украдом въехали в город, и государь наш послал бояр своих и воевод, и, Божиею милостию, государевы бояре и воеводы город Избореск взяли ко государеве вотчине ко Пскову по старине, как преж того было псковской пригородок; государя вашего люди не умеют имати силою, и ни емлют изменою да украдом, а государь наш, надеясь на Бога, да емлет воинским делом (sic! Весьма примечательное место в наказе! – В. П.)…». Псковский летописец, не называя имен и фамилий государевых изменников, дополнял царские слова – «Литва взяша Избореск оманом, впрошалися отпритчиною, генваря в 11 день». И наконец, упоминавшийся ранее немецкий авантюрист Г. Штаден вставил в картину еще несколько важных деталей, отчего она заиграла новыми красками. Согласно его рассказу, «губернатор польского короля Сигизмунда в Ливонии Александр Полубенский отправился в путь с 800 поляками, переодетыми в опричных. При нем было, однако, трое русских бояр, бежавших от великого князя: Марк Сарихозин и его брат Анисим, третий звался Тимофей Тетерин и был ранее в Москве у великого князя стрелецким головой». И, продолжая свой рассказ, немец отмечал, что Полубенский якобы-де подъехал к воротам Изборска и «сказал воротному сторожу: «Открывай, я из опричнины!» Ворота тотчас же открыли. Так поляки захватили врасплох Изборск, удерживали его не более четырнадцати дней»622.
