И тут самое время обратиться к анализу некоторых полевых сражений времен Ивана Грозного. Процитируем весьма ценное (на наш взгляд) наблюдение О.А. Курбатова относительно тактики, которой придерживались московские воеводы. «Важной особенностью русской стратегии того времени было избежание столкновений с крупными силами неприятеля… Видимая «нерешительность» московских воевод, – писал историк, – которые прятали своих ратников в максимально укрепленных «обозах» и лагерях и оттуда производили разнообразные диверсии – это альтернатива стратегии «генеральной битвы», соответствующая духу античных и византийских военных мыслителей»731. И если мы возьмем для примера четыре полевых сражения – под Москвой в мае 1571 г., при Молодях в июле – августе следующего года, под Венденом в октябре 1578 г. и под Москвой в июле 1591 г., – во всех четырех налицо именно такого рода оборонительная тактика «осажденной крепости», нацеленная на то, чтобы измотать противника вылазками из «крепости» и вынудить его к отступлению (и если получится, нанести контрудар и потом добить в ходе преследования).
Еще один момент, вытекающий из анализа картины этих сражений. Г. Штаден, немецкий авантюрист, рассказывая о Молодинской битве, отмечал, говоря о русских, что «один воевода за другим должен был неизменно биться (в оригинальном тексте был использован говорящий сам за себя термин «Schermützelnn», то есть небольшая стычка. – В. П.) с войском царя (то есть крымского хана. – В. П.)…»732. После сопоставления его свидетельства с русскими источниками, повествующими об этом сражении, не остается сомнений в том, что речь идет о «травле»733, схваток небольших конных отрядов с той и другой сторон («послали из обозу изо всех полков голов с сотнями со многими людьми и голов и ротмистров с литовскими и с немецкими людьми»734). И длиться такая травля могла целый день, с утра до вечера, подпитываемая свежими силами из укрепленного лагеря.
Очевидно, что при такой тактике роль «больших» воевод сводилась к искусству правильно обустроить укрепленный лагерь (заранее выбрав для него удобную позицию) и затем, по мере развертывания боя, поддерживать его пламя свежими силами, не давая противнику обрести перевес над «травящимися» конными сотнями и ротами, то есть держать руку на пульсе битвы. И трудно не согласиться в этом случае с мнением И.Б. Бабулина о значении «головы», управляющей действиями «рук» и «ног»735. В самом деле, при сравнении двух сражений, в мае 1571 г. под Москвой и летом 1572 г. при Молодях, ответ на вопрос – как получилось, что при всех прочих равных условиях – и люди с обеих сторон одни и те же, и тактика не изменилась, а результаты совершенно противоположны, – очевиден. Все упирается в личность «генерала».
Однако, соглашаясь с высказанной коллегой точкой зрения, отметим, что, во-первых, помимо наличия определенных задатков именно военачальника (которые, судя по всему, у Воротынского были, а вот у Бельского, видимо, или отсутствовали, или же оказались явно недостаточными для решения столь сложной задачи), нужно было иметь еще и богатый практический опыт. Обладание им позволяло тому же Воротынскому лучше, чем Бельскому (у которого его не было – это нетрудно заметить, сопоставив послужные списки обоих «генералов»), контролировать ход сражения. Но в таком случае встает вопрос (который уже звучал в прологе): а кто дал возможность Воротынскому научиться военному делу настоящим образом? Кто подстраховывал его в начале его военной карьеры? И на этот вопрос удовлетворительного ответа в военно-исторической литературе нет.
Более того, это еще не все. Летом 1591 г. на подступах к Москве произошло еще одно большое сражение, изучение которого, собственно говоря, и натолкнуло нас на идею взяться основательнее за «центурионов» и их биографии. Анализ послужных списков «больших» воевод, командовавших русскими полками в этом «деле», позволяет утверждать, что ни князь Ф.И. Мстиславский, ни его «товарищ» Б.Ф. Годунов, ни «лейтенант» Мстиславского князь Ф.А. Ноготков-Оболенский, ни первые воеводы полков правой руки, передового и сторожевого князья Н.Р. и Т.Р. Трубецкие и Б.К. Черкасский – никто из них не обладал полным «каре тузов», характеризующим настоящего военачальника (лидерские качества, харизма; нестандартное стратегическое и тактическое мышление, основанные на большом практическом опыте; способность и готовность выслушивать мнение подчиненных и волевой, агрессивный характер). Но тогда встает вполне закономерный вопрос: кто же тогда был главным «виновником» этой победы? И напрашивается ответ: а ими были как раз те самые «центурионы», «руки» и «ноги», которые смешали все планы крымского хана и предопределили его решение начать ночью поспешное отступление (кстати, в описании Молодинского сражения два военачальника упоминаются наравне – «большой» воевода, «генерал» М.И. Воротынский и второй воевода передового полка, «лейтенант» Д.И. Хворостинин).
Отметим и еще одно очень важное, на наш взгляд, обстоятельство. Как бы то ни было, но большие сражения, «прямые дела», в которых участвовали тысячи конных и пеших воинов, десятки стволов артиллерии и где «генералы» в полной мере могли показать себя именно как военачальники, были редкостью в те времена. Да и не могло их быть много, если, как верно отмечал О.А. Курбатов, московские воеводы уклонялись от полномасштабных «прямых дел». Исход войн в эпоху Ивана Грозного решался главным образом в осадах (где велика была роль технических специалистов и пехоты, а «большие» воеводы в пехоте не служили) и в характерных для «малой» войны набеговых операциях и стычках небольших отрядов (а здесь все решала инициативность, сметка, тактический глазомер тех, кто водил в бой «лехкие» рати и сотни, и это были как раз не «генералы», а «младшие» воеводы и головы, те самые, у кого не было «своего набата» и которые всю жизнь ходили в лучшем случае «в товарищех»). Так кто же тогда «матери истории более ценен?», перефразируя слова поэта, спросим мы.
Одним словом, есть целый ряд причин, по которым стоит обратить особое внимание на изучение роли и значения «центурионов» в развитии военного дела и военного искусства Русского государства во второй половине XVI в., не ограничиваясь изучением биографий одних лишь «больших воевод». Качество руководства действиями войск в ходе кампаний и походов определяется характером подготовки командного состава на всех уровнях. Начальные люди царских полков времен Ивана Грозного обучались военному делу на практике, постигая его премудрости не из книг, а в походах и боях. Личный опыт, полученный в ходе кампаний на разных фронтах против разных неприятелей, определял многое, если не все. При этом крупных сражений было мало, отсюда и явный недостаток у московских «генералов» опыта маневрирования и управления большими массами войск на поле боя, чего не скажешь о «малой» войне, в которой главную роль играли «младшие» воеводы и головы. Как следствие, «генералы» Ивана Грозного, не имея возможности набрать в силу объективных причин необходимый им опыт вождения в бой многотысячных ратей, получали в большей степени опыт военно-административный («устроение» полков, организация маршей, снабжения, поддержания дисциплины и т. д. и т. п.). И поскольку «малая» война превалировала над войной «большой», роль «центурионов» в войнах Ивана Грозного смотрится более значимой, нежели «генералов» (хотя, безусловно, мы ни в коем случае не считаем, что они были пассивными наблюдателями за тем, что происходит вокруг). Отсюда следует и вывод – изучению биографий и послужных списков «центурионов» стоит уделить большее, чем ранее, внимание. Здесь находится ответ на многие вопросы, возникающие в процессе изучения особенностей развития русского военного дела в эпоху Ивана IV, да и не только в это время.
