К этому же времени относятся и две грамоты Мухамед-Гирея, адресованные Ивану Ивановичу, – одна из них была получена князем в августе 1518 г., а другая – весной следующего. Любопытные грамоты, надо сказать. Хан в них ставит своего «друга» Ивана в известность о том, что «ныне с великим князем с братом своим (Василием. – В. П.) верные правды и братства для крепкого роту и правду учинил, чтобы нам другу другом бытии, а недругу недругом». И поскольку теперь между «царем» и великом князем «дружба и братство» и желание «недругу недругом быти и старые правды и братства для», то пускай Иван как «добрый слуга» Василия III порадуется за мир и согласие между двумя государями и «нашему доброму делу помочь чинил»106. Обращает на себя внимание как сам вид грамот – они очень короткие, так и их тональность – впечатление таково, что Мухаммед-Гирей ставит в известность своего вассала о предпринятых им шагах и предписывает определенные действия, долженствующие способствовать успеху проводимой «царем» политики.
Понятно, что в условиях замирения Василия III с Мухаммед-Гиреем планы «младорязанской» «партии» добиться возвращения Рязанскому княжеству если не полной, то, во всяком случае, большей части прежней независимости становились нереальными. И известие о шертовании хана неизбежно должно было повергнуть Ивана и его сторонников в уныние, посеяв сомнения в надежности хана как союзника. Оставался Сигизмунд, который продолжал воевать с Василием (как раз 1517–1519 гг. ознаменовались активизацией боевых действий на русско-литовском фронте – тут и поход королевских войск на Опочку, завершившийся провалом, и столь же неудачная ответная экспедиция полков Василия на Полоцк, и последовавшие за «чудом на Двине» набеги московитов на Литву).
К счастью (или к несчастью), дружба и братство между Василием и Мухаммед-Гиреем продолжались недолго. Василий, на словах готовый пойти навстречу пожеланиям хана так далеко, как тот захочет, на деле же всячески саботировал организацию совместного похода на Астрахань, намереваясь прежде всего довести до конца войну с Сигизмундом. Только в 1520 г. великий князь отправил вниз по Волге «7 городов силы судовой» под началом 5 воевод и небольшую конную рать во главе с 3 воеводами. При этом, согласно официальным разрядным записям, выходит, что для «московского» было важнее показать «крымской» «партии» в Казани, что он на стороне Шах-Али, чем помочь своему «брату» с астраханским делом. Примечательно, что в русской летописной традиции сохранились глухие упоминания о том, что в 7028 г. (1519/20) «царь крымской приходил на украину, на берегу стоял, да и бой был не один, да и прочь пошли…»107. Разочарованный действиями своего «брата», Мухаммед-Гирей повернулся лицом к Сигизмунду, который не жалел, в отличие от скупого Василия, денег, сукон и прочих «животов» для подкупа татарских вельмож108. В итоге в октябре 1520 г. хан подписал докончанье с великим князем Литовским, «тверду присегу и правду вчинил» за себя и всех своих детей, братьев, огланов, князей, мурз, дворян и всех подданных быть с Сигизмундом «приятелю приятел» и «неприятелю – неприятель». Подтвердив ярлык своего отца, которым Сигизмунд жаловался многими землями «со всими доходы и данъми, и з землями, и з водами», в число которых входили также и Рязань, хан потребовал от своего «брата» держать в «гостях» ШейхАхмеда «поки на него Бог смерть пришлет» и ежегодной выплаты «поминок» в 15 тысяч золотых. При этом хан обещал взамен по желанию Сигизмунда отправить на «московского» свои полки при условии, «коли им грошеи на страву пришлете»109.
Сопоставляя эти сведения с данными Герберштейна, можно предположить, что летом 1520 г., когда хан разочаровался в союзе с Москвой, контакты Ивана Ивановича с Мухаммед-Гиреем продолжились, но уже с иной окраской. Теперь рязанский князь как слуга двух господ, хана и великого князя Литовского, должен был помочь им в наказании «московского». И Иван изъявил готовность оказать им свое содействие в этом, тем более что его переговоры с Василием III не имели успеха, а хан посулил Ивану (или Иван запросил?) свою дочь в жены молодому рязанскому князю. Сохранить в тайне эти переговоры Ивану не удалось, и известие Устюжской летописи о том, что «тое же зимы (7024 г. – В. П.) поимал князь велики Василеи Ивановичъ Ивана Ивановичя Рязанского, а Рязань всю за себя взял», надо трактовать как сообщение о том, что Иван Рязанский был арестован зимой 7029 (1520/21) г.110
Хитро сплетенный клубок интриг был разрублен в июле– августе 1521 г. Мухаммед-Гирей внезапно объявился на государевой украйне, разгромил русские полки в битве под Коломной 28 июля, после чего «много монастырев пожог и сел и много посече и поплени по Рязанской земли и по Коломенской земли и сюды к Москве, и много зла учинил, а в полон поймал бояр и боярынь и княгинь и детей боярских и крестьян велми много поймал, а по всем городом Московским осада была…». Вологодско-Пермская летопись к этому добавляла, что разорению подверглись «Коломенские места, и Коширские, и Боровские, и Володимерьские (то есть получается, что отдельные татарские отряды проникли далеко к северо-востоку от Москвы. – В. П.), и под Москвою повоеваша…». Был сожжен каширский посад, а один из татарских отрядов попытался штурмовать Коломну, но коломничи спалили посад и, сев в осаду, отбили попытки татар взять кремль111. Калга Бахадыр-Гирей тем временем вышел к Москве, где его воины сожгли «манастырь Николы чютворца на Угреше» (в 20 км от Москвы) и «великого князя село любимое Остров» (в 25 км от столицы)112. Отдельные татарские разъезды подошли к самой Москве и «в Воробьеве, в великого князя селе, были и мед на погребех великого князя пили»113.
Воспользовавшись паникой и суматохой в Москве, в ночь с 28 на 29 июля 1521 г. Иван Иванович сумел бежать из заточения и укрыться в Литве114. Действия «рязанской» «партии» в самой Рязани были парализованы энергичными и умелыми действиями московского наместника окольничего И.В. Хабара, опытного военачальника, которому не впервой было оказываться в подобной ситуации115. Последний при первом же появлении татар в окрестностях Рязани поспешил привести рязанцев к крестному целованию с тем, чтобы им «города не здати, а битися всем заодин…» и «со царем битись бесхитросно». Затем он повторил эту процедуру, когда крымский «царь» вернулся под Рязань 15 или 16 августа 1521 г. Как показал во время следствия рязанский воевода Ф. Сунбулов, «как, господине, царь поворотил из земли, и к нам, господине, пришла на Рязань весть, что князь Иван Рязанской с Москвы побежал, и Хабар, господине, учил нас въдругой збирати да привел нас ко владыке ж. И владыка, господине, да Иван Хабар учял нам говорити: нечто деи придет царь к городу, и князь Иван Рязанской с ним, и нам деи опять крест целовати в том, что нам со царем и со князем с города битись и государем вам князя Ивана не назвати, а государь вам князь великий Василий всеа Руси…»116.
Неудавшийся переворот в Рязани и бегство в Литву Ивана Ивановича положили конец существованию остатков независимого Рязанского княжества. Где находился и каково было участие Степана Сидорова в этих драматических событиях – увы, сохранившиеся документы об этом ничего не сообщают, хотя, вне всякого сомнения, с началом весны Степан со своими слугами «всел» на коня, ибо о том, что Мухаммед-Гирей собирается в поход, на Москве было известно задолго до того, как татары объявились под Коломной. Одно ясно – наш герой оказался среди тех рязанских служилых людей, которых, по сообщению Герберштейна, «чтобы со временем не возникло среди рязанцев никакого мятежа, он (то есть Василий III. – В. П.) расточил их по разным поселениям»117. Любопытно, что наш герой оказался в числе «расточенных» рязанцев, оказавшись в Коломенском уезде, тогда как замешанные в заговоре 1521 г. Кобяковы, Сунбуловы, Колемины, Глебовы остались на Рязанщине. Чем объяснить такой парадокс – можно только догадываться.
