– И как ты узнал об этом? Они тебе сами рассказали?
– Да. О, боже, они часто говорили мне об этом. Постоянно. Каждый раз, когда я неправильно себя вел, они затягивали одну и ту же песню: Надо было оставить тебя там. Мы отдадим тебя обратно. Думаешь, нет?
На щеке Флойда начинает дергаться мышца.
– Но сам ты хоть что-то помнишь? О том времени?
– Вообще ничего. Самое первое воспоминание – мой папа приносит домой пластмассовый автомобиль с маленьким ключиком зажигания. – Флойд изображает, как поворачивал ключ в замке. – Автомобиль шумел, когда я поворачивал ключик, будто заводился мотор. И я помню, как просидел в том автомобиле целый час, а может, и больше, то и дело поворачивая ключик зажигания. Тогда мне было около четырех, и мы жили в Бостоне, в квартире с балконом и с видами на город в ярких огнях и на океан. Так что я не помню плохих дней. Не помню их вообще.
– Знаешь, впервые в жизни я встретила человека, который не знает дня своего рождения.
Он улыбается.
– Да. Не знаю.
Лорел глядит на себя как бы со стороны. Так долго она была женщиной с историей.
Женщиной, чья дочь исчезла.
Женщиной на пресс-конференции.
Женщиной в газетах.
Женщиной, которой пришлось похоронить останки своей дочери, состоящие из крошечных фрагментов.
Но теперь появился мужчина со своей историей, тоже ужасной.
Какие еще истории окружают Лорел? И мимо скольких она прошла за все те годы, когда была так погружена в свою собственную?
– Твои родители кажутся удивительными, – наконец говорит она.
Флойд моргает и грустно улыбается.
– Я часто думаю, что так и есть.
Но есть кусочек льда в его манере разговора, что-то печальное и мрачное, о чем он не может сказать ей. И это нормально. Она оставит все, как есть. Она понимает, что не все можно обсуждать, не всем делиться.
После ужина они возвращаются в дом Флойда. Сара-Джейд опять свернулась калачиком в большом кресле. На коленях ноутбук. На голове наушники. Она слегка привстает, когда Лорел и Флойд проходят в комнату.
– С днем рождения, – говорит Эс-Джей своим обычным тихим голосом. – Весело провели время?
Лорел захвачена врасплох неожиданной попыткой девушки мирно заговорить.
– Да, – отвечает Лорел. – Спасибо. Было весело.
Флойд сжимает плечо Лорел.
– Я заскочу в туалет, вернусь через минуту.
Лорел понимает, что он специально ушел в надежде, что у нее и Эс-Джей наконец появится шанс наладить отношения.
– Я немного выпила, – объясняет Лорел. – Мы пошли в тот бар, где подают шампанское и сыр. Но шампанского я выпила больше, чем съела сыра.
Эс-Джей неопределенно улыбается.
– Сколько вам лет? Вы не возражаете против такого вопроса?
– Нет, конечно, не возражаю. Я никогда не понимала людей, стыдящихся своего возраста. Будто это в некотором роде неудача. Мне пятьдесят пять. И несколько часов.
Эс-Джей кивает.
– Вы останетесь?
– Нет, – отвечает Эс-Джей. – Пожалуй, поеду домой, посплю в собственной постели. Завтра мне на работу.
– О, – протягивает Лорел. – А какая у вас работа?
– Всякая всячина. Присматриваю за детьми. Выгуливаю собак. – Эс-Джей опускает крышку ноутбука и распрямляет ноги. – Завтра я позирую. На курсах по рисованию с натуры.
– Ничего себе. Одетая или…?
– Обнаженная. Вот вы говорите, что нет никакого позора становиться старше, а я не нахожу ничего постыдного в наготе. И разве вам не кажется, что если люди считают, что нельзя запрещать буркини на пляже, то и полная нагота тоже не должна быть запрещена. Например, кто решает, какая часть тела должна или не должна быть видна на публике? Если вы говорите, что одна женщина по закону должна прикрывать грудь и лобковые волосы, то как вы можете сказать другой, что ей не разрешено прикрывать ноги или руки? Я имею в виду, какой в этом смысл?
Лорел кивает и смеется.
– Интересные мысли, – замечает она. – Я как-то никогда не думала об этом.
– В том-то и дело, в наши дни никто не хочет ни о чем задумываться. Все просто верят тому, чему в Твиттере велят верить. Все это пропаганда, однако она замаскирована под правильные либеральные принципы. Мы страна послушных овец.
Внезапно Лорел чувствует себя совершенно пьяной и едва удерживается, чтобы не заблеять – бэ-э-э-э-э… Но лишь торжественно кивает. Последний десяток лет она редко принимала мнения других людей. Никакая она не овца.
– Вашей дочерью была Элли Мэк.
Эс-Джей словно читает мысли Лорел.
– Да, – изумляется Лорел. – Вам папа сказал?
– Нет. Я погуглила вас. Прочитала в Интернете. Это очень-очень печально.
– Да, печально.
– Она была и вправду очень красивой.
– Спасибо. Да, была.
– Вам не кажется, что она похожа на Поппи?
Внезапно голова становится ясной, и Лорел говорит, почти оправдываясь:
– Нет, не совсем так. То есть, возможно, есть сходство в области рта. Но ведь в мире много людей, похожих друг на друга?
– Да, – отвечает Эс-Джей, – много.
21
На следующий день Лорел навещает свою маму.
В прошлый раз Руби казалась веселее, чем прежде, и даже заинтересовалась романом Лорел и Флойда, брала дочь за руку. Мамины темные глаза сверкали. Не было никаких разговоров о смерти, никакой пустоты в глазах. Лорел надеялась, что и сегодня мать будет в таком же хорошем настроении.
Но радость, кажется, вытекла из нее за те дни, пока Лорел не было. Сегодня мама снова выглядит серой и опустошенной.
Едва увидев дочь, заявляет:
– Думаю, у меня осталось мало времени.
Слова четкие, без пауз и сомнений.
Лорел садится рядом с ней.
– О, мама, я думала, тебе стало лучше.
Мать кивает.
– Лучше.
– Так почему ты опять говоришь о смерти?
– Потому… – она бьет себя по ключице жесткими пальцами, – что… старая.
Лорел улыбается.
– Верно, – соглашается она, – ты старая. Но в тебе еще так много жизни!
Мать качает головой.
– Нет. Никакой жизни. И т… т… ты… счастлива… теперь.
Лорел резко вздыхает. До нее доходит смысл произнесенных матерью слов.
– Так ты оставалась здесь ради меня?
