– Ты его тоже слышишь?
Корабб задержал дыхание, прислушался. Всё ближе…
Затем что-то коснулось его лба.
Корабб заревел, попытался вывернуться.
– Погоди! Проклятье, я сказал, стой!
Скрипач окликнул:
– Геслер?
– Да! Успокой своего треклятого дружка, а?
С колотящимся сердцем Корабб вновь взял себя в руки.
– Мы заблудились, малазанец. Прости…
– Тихо! Слушайте меня. Вам осталось где-то семьдесят шагов до тоннеля, который ведёт наружу. Мы все уже вышли, понимаете меня? Флакон нас вывел. Его крыса вывела. Там впереди был завал, который вас отрезал, но я его прорыл…
– Ты залез сюда? Обратно? – ахнул Скрипач. – Геслер…
– Уж поверь, это было самое трудное, что я только делал в жизни. Теперь я знаю – думаю, что знаю, – через что прошёл Истин, когда побежал ко дворцу. Бездна меня побери, до сих пор трясусь.
– Тогда веди нас, – проговорил Корабб, протягивая руку, чтобы снова ухватиться за перевязь Скрипача.
Геслер попытался пробраться мимо него.
– Я подсоблю…
– Нет. Я дотащил его сюда.
– Скрип?
– Худа ради, Геслер! Никогда не был в лучших руках.
Глава восьмая
Сарканос, Ивиндонос и Ганат стояли, глядя на груду трупов, россыпь изрубленной плоти и сломанных костей. Поле битвы знает лишь утраченные надежды, а призраки цепляются тщетно за землю, помнят только последнее место, где были живы, и воздух полнится звоном и грохотом из прошлого, когда последние стоны умирающих затихают в молчании.
Не место было им там, однако они стояли. Мысли яггутов понять не дано никому, никому – постигнуть их устремления, но тогда они говорили, и их речи были услышаны.
«Рассказано всё, – сказала Ганат. – Подлая история ныне окончена, никого не осталось, чтоб высоко поднять знамя и провозгласить торжество справедливости».
«Эта равнина темна, – проговорил Ивиндонос. – Такие вещи ведомы мне: скорбь нерассказанная, если никто ей не стал свидетелем».
«Недостаточно ведомы», – заметил Сарканос.
«Смелое обвинение, – сказал Ивиндонос, оскалив клыки в гневе. – Поведай же, чего я не вижу. Скажи, где существует бóльшая скорбь, нежели та, что мы видим перед собою?»
И Сарканос ответил: «Впереди лежат равнины темнее этой».
Неизвестный автор. Фрагмент стелы в Ят-Альбане
«Бывают такие времена, – думал капитан Ганос Паран, – когда ни во что нельзя верить. Какой бы путь ни избрал человек, будущего не изменить, и это будущее остаётся неведомым – даже самим богам. А если почувствуешь эти потоки, грядущую бурю, только утратишь спокойный сон да разуверишься в собственных усилиях, направленных на то, чтобы определить это будущее».
Он гнал лошадей, стараясь держаться в стороне от деревень и поселений, где прошла Госпожа и рассеяла свои смертоносные семена, собрав урожай – силу отравленной крови и десять тысяч вызванных ею смертей. Капитан понимал, что вскоре число жертв вырастет десятикратно. Но несмотря на всю осторожность, скрыться от запаха смерти не удавалось, он являлся снова и снова, будто из ниоткуда, как бы далеко ни находилось ближайшее жильё.
Каковы бы ни были нужды Полиэли, но были они велики, и Паран боялся, ибо не понимал, какую игру затеяла богиня мора.
Когда Паран сидел в Доме Финнэста в Даруджистане, ему казалось, что эта земля, известная под названием Семи Городов, невероятно далека от центра происходящего – точнее, от того места, которое, как он полагал, вскоре станет центром. Среди прочего эта загадка и заставила его пуститься в путь, чтобы выяснить, как местные события станут частью всей огромной картины. Если, конечно, верить, что такая большая картина всё же существует.
Капитан был готов допустить, что с той же вероятностью война богов превратится в воющую бурю хаоса. Когда-то ему сказали, что возникла необходимость в Господине Колоды Драконов. Сказали, что возникла потребность именно в нём. Теперь Паран начал подозревать, что уже тогда было слишком поздно. Паутина разрасталась чересчур быстро, становилась очень уж запутанной, чтобы её мог постичь один-единственный разум.
Разве только – разум Круппа, знаменитого Угря Даруджистана… ох, боги, хотел бы я, чтобы он сейчас оказался здесь, на моём месте. Почему его не сделали Господином Колоды Драконов? Хотя, быть может, неисправимая самоуверенность служила лишь фасадом, за которым настоящий Крупп дрожал от страха?
Представляю себе, что подумал Рейст… Паран улыбнулся воспоминаниям. Ранним утром в двери Дома Финнэста постучался этот краснолицый толстяк – и уставился на распахнувшего их яггутского Тирана, который, в свою очередь, вперился в коротышку чёрными провалами глазниц. А потом, размахивая ручками и громогласно провозглашая что-то про чрезвычайно важную встречу, Крупп каким-то образом просочился мимо стража Азата, ввалился в главный зал и с удовлетворённым вздохом плюхнулся в мягкое кресло у камина.
Нежданный гость к завтраку; похоже, даже Рейст ничего не мог с ним поделать. Или не пожелал. Сам яггут проявил обычную для себя сдержанность по этому поводу.
И вот Паран оказался в кресле напротив знаменитого Прекословщика Каладана Бруда – этого тучного коротышки в выцветшем жилете, который ставил в тупик самых могущественных Взошедших в Генабакисе – сидел и смотрел, как тот ест. И ест. И при этом умудряется ещё и говорить без умолку.
– Крупп прознал о печальной дилемме, коей озадачился печальный Господин Колоды. Дважды печальный? О нет, трижды печальной! Даже четырежды – о, как кульминирует в использовании сие ужасное слово! Но сдержись, благородный сэр Крупп, иначе все мы будем рыдать и рыдать безостановочно! – провозгласил он и воздел к потолку вымазанный жиром пальчик. – Однако же Господин ныне гадает (не так ли?), откуда же человеку навроде Круппа могут быть ведомы подобные материи? «Какие же материи?» спросил бы ты также, возникни такая возможность, каковую вышеуказанный Крупп поспешно уничтожит уместным ответом. Как только у него появится такой ответ, разумеется. Но узрите! У него нет ответа, и не в этом ли величайшее чудо и чудеснейшее диво?
– Худа ради… – вклинился Паран, но закончить не успел.
– Истинно так! Именно ради Худа! О, ты столь прозорлив и столь достоин величественного титулования Господина Колоды Драконов и довереннейшего друга Круппа! Худ стоит в самом центре всего, о да, оттого тебе и дóлжно отправиться со всею поспешностью в Семь Городов.
Паран остолбенело уставился на толстяка, пытаясь понять, какую важную деталь он упустил в этом потоке слов:
– Что?
– Боги, о дорогой и бесценный друг Круппа! Они вступили в войну, так? Ужасная штука – война. Ужасные существа – боги. Но вместе? Ах, куда более наиужаснейше!
