– Скорей уж, набег, – возразил Ураган. – Они ведь сходу бросились в атаку. Но там, где мы нашли «Силанду», там тоже был бой. Против тисте анди. Суровое дело.
Быстрый Бен вздохнул и снова потёр глаза:
– Около Коралла во время Паннионской войны мы обнаружили тело тисте эдура. Оно явилось из-под воды. – Маг покачал головой. – Чувствую, мы про них ещё услышим.
– Владения Тени, – сказал Калам, – принадлежали им когда-то, и теперь эдуры хотят их себе вернуть.
Глаза чародея сузились.
– Это тебе Котильон сказал?
Калам пожал плечами:
– Всё возвращается к Престолу Тени, не так ли? Неудивительно, что мне тревожно. Ох уж этот скользкий, коварный ублюдок…
– Ох, Худовы яички! – застонал Ураган. – Передайте мне эту рисовую мочу, раз уже собрались и дальше болтать. Престол Тени не страшный. Престол Тени – это всего лишь Амманас, и Амманас – только Келланвед. А Котильон – Танцор. Видит Худ, Императора мы неплохо знали. И Танцора. Они что-то задумали? Ясное дело. Они всегда что-то задумывали, с самого начала. Я вам обоим скажу вот что, – Ураган отхлебнул рисового вина, скривился, затем продолжил, – когда пыль уляжется, они засверкают, как жемчужины на горе навоза. Боги, Старшие боги, драконы, нежить, духи и даже страшный пустой лик самой Бездны – нет у них всех ни единого шанса. Хочешь нервничать из-за тисте эдуров, чародей? Валяй. Может, они и правили когда-то Тенью, да только Престол Тени их завалил. Он – и Танцор. – Морпех отрыгнул. – И знаете, почему? Я вам скажу. Они никогда не дерутся по-честному. Вот почему.
Калам посмотрел на пустой стул, и его глаза медленно сузились.
Под водоворотом звёзд, спотыкаясь, некоторые на четвереньках или даже ползком по белому пеплу, все они проходили к тому месту, где сидел Флакон. Ни один из солдат ничего не сказал, но каждый повторил один и тот же лёгкий жест: протягивал руку и касался пальцем головы крысы по имени И'гхатан.
Нежно, с величайшим почтением – до того, как она кусала палец, и тогда рука отдёргивалась с тихим проклятьем.
Одного за другим И'гхатан укусила каждого.
Флакон объяснял, что она голодна да к тому же беременна. Так он говорил. Пытался объяснять, но никто его толком не слушал. Казалось, что им всё равно, что этот укус стал неотъемлемой частью обряда, ценой, заплаченной кровью, возмещением или жертвой.
Тем, кто слушал, маг повторял, что его она тоже укусила.
Но это была неправда. Не она. Не его. Их души были теперь неразделимо связаны. А такое куда сложнее, даже фундаментальнее. Чародей взглянул на крысу, которая сидела у него на коленях. Фундаментально, да, вот подходящее слово.
Он погладил её по голове. Крысонька моя. Солнышко… ой! Чтоб тебя! Сучка!
На него смотрели чёрные, блестящие глазки, обрамлённый усами нос подёргивался.
Злобные, отвратительные твари.
Флакон посадил крысу на землю – пусть бегает хоть по самому краю провала, ему плевать! Но И'гхатан свернулась у его правой ноги и уснула. Флакон оглянулся на их наспех сооружённый лагерь, на череду бледных лиц своих спутников. Никто не разжёг огонь. Забавно это, на грани безумия.
Они прошли. Флакон до сих пор сам не мог в это поверить. А Геслер пошёл обратно, но вскоре вернулся. А следом за ним появился Корабб Бхилан Тэну'алас, который выволок за собой Смычка, а затем сам упал навзничь. Флакон слышал, как он храпел почти половину ночи напролёт.
Сержант был жив. Мёд, нанесённый на его раны, исцелил Смычка не хуже Высшего Дэнула. Теперь уже стало очевидно, что мёд этот был совершенно необычайным, – будто мало было странных видений. Но даже такая сила не могла возместить кровь, которую потерял Смычок, и эта кровопотеря должна была его убить. А всё-таки сержант спал, слишком слабый, чтобы сделать ещё что-то, но он был жив.
Флакон пожалел, что сам так не измотался… именно так, чтобы усталость уводила в тёплый и глубокий сон. Вместо духовного истощения, которое окончательно истрепало ему нервы вновь и вновь возвращавшимися видениями, воспоминаниями о кошмарном пути по могильным костям И'гхатана. А с ними возвращался и горький привкус тех мгновений, когда казалось, что всё потеряно, безнадёжно.
Капитан Фарадан Сорт и Синн припрятали неподалёку запас бочонков с водой и съестных припасов, но, сколько Флакон ни пил, вода не могла смыть с его языка вкус пепла и дыма. И ещё кое-что горело, жгло его изнутри. Адъюнкт их оставила, бросила, чем заставила капитана и Синн дезертировать. Спору нет, разумно было предположить, что никто внутри города не выжил. Флакон понимал, что чувство это иррационально, но всё равно оно грызло его.
Капитан говорила о чуме, которая катится на них с востока, и о том, что армии нужно было срочно уходить от неё. Адъюнкт прождала столько, сколько могла. Всё это Флакон понимал. Но…
– Мы ведь мертвы, понимаешь.
Он поднял глаза на Корика, который сидел рядом, скрестив ноги, рядом со спящим ребёнком.
– Если мы мертвы, – проговорил Флакон, – почему же нам так плохо?
– Для адъюнкта. Мы мертвы. Можем просто… уйти.
– И куда нам идти, Корик? Полиэль шествует по Семи Городам…
– Никакая чума нас не убьёт. Теперь уже не сможет.
– Думаешь, мы стали бессмертными? – спросил Флакон и покачал головой. – Мы выжили, это правда, но это ничего не значит. И уж точно не значит, что следующая же опасность не отправит нас прямиком на коленки к Худу. Может, ты себя и почувствовал неуязвимым – для всего и вся, что может обрушить на нас мир. Но поверь мне, это не так.
– Лучше уж так, чем иначе, – пробормотал Корик.
Флакон не сразу понял, что сэтиец имел в виду.
– Думаешь, кто-то из богов решил нас использовать? Вытащил из пекла для какой-то цели?
– Либо так, Флакон, либо крыса твоя – гений.
– Крыса – это четыре лапки и отличный нос, Корик. Душа её была скована. Мной. Я смотрел её глазами, чувствовал то, что она чувствовала…
– А она спала, когда ты спал?
– Ну, не знаю…
– Она тогда убежала?
– Нет, но…
– Значит, осталась ждать. Пока ты снова не проснёшься. Чтобы ты снова смог сковать её душу.
Флакон промолчал.
– Если какой бог попробует меня использовать, – проговорил Корик, – он об этом горько пожалеет.
– Ты на себя столько фетишей нацепил, – заметил Флакон, – что можно было бы подумать, будто ты бы обрадовался такому вниманию.
– Ошибаешься. Это не для того, чтобы привлечь благословения.
– А зачем тогда?
– Это обереги.
– Все?
Корик кивнул:
– Они меня делают невидимым. Для богов, духов, демонов…
