Грал сплюнул на ладони, потёр их друг о друга, затем пригладил волосы.
– Ты – величайший воин, какого только видел этот мир. Но ты проклят. Проклят вечно оставаться, как ты сказал, потерянным. Потому тебе и нужен спутник, чтоб напомнить о великом предназначении, которое тебя ждёт.
– И каково же оно?
Таралак Вид поднялся:
– Ты узнаешь, когда придёт время. Задача эта станет тебе ясна, о, так ясна и совершенна, что ты сразу поймёшь – для этого ты и был создан. С самого начала. Я был бы рад сказать больше, Икарий, но не могу.
Ягг обвёл взглядом их маленький лагерь:
– О, я вижу, ты нашёл мой лук и меч.
– Да. Ты уже достаточно окреп, чтобы отправляться в путь?
– Думаю, да. Но я… голоден.
– У меня в мешке есть копчёное мясо. Тот самый заяц, которого ты подстрелил три дня назад. Поедим на ходу.
Икарий поднялся на ноги:
– Да. Я чувствую необходимость спешить. Словно… словно я искал что-то. – Он улыбнулся гралу. – Быть может, своё прошлое…
– Когда ты отыщешь то, чего ищешь, друг мой, всё знание о прошлом вернётся к тебе. Так гласит пророчество.
– Вот как. Что ж, друг Вид, куда же мы направимся?
Таралак принялся собирать вещи:
– На север и на запад. Мы идём к дикому побережью, напротив острова Сепика.
– А ты помнишь, зачем?
– Интуиция, так ты сказал. Такое чувство, будто тебе… необходимо туда идти. Положись на такие чувства, Икарий, как ты делал в прошлом. Они поведут нас к цели, кто бы и что бы ни встало у нас на пути.
– Но зачем кому-то преграждать нам дорогу?
Ягг опоясался мечом, а затем поднял кружку и допил травяной чай.
– У тебя есть враги, Икарий. И сейчас тоже на нас идёт охота. Оттого мы и не можем тут дольше задерживаться.
Икарий поднял свой лук, шагнул ближе, чтобы передать гралу пустую кружку, затем остановился, помолчал и сказал:
– Ты охранял меня, Таралак Вид. Я чувствую себя… недостойным такой преданности.
– Это невеликое бремя, Икарий. Верно, что я тоскую по своей жене и детям. По своему племени. Но невозможно, нельзя отречься от этого долга. Я делаю то, что должен. Ты избран всеми богами, Икарий, чтоб избавить мир от великого зла, и в сердце своём я знаю – ты преуспеешь.
Ягг вздохнул:
– Хотел бы я разделить твою веру в мои способности, Таралак Вид.
– Э'напата Н'апур. Это название пробуждает твои воспоминания?
Нахмурившись, Икарий покачал головой.
– Город зла, – пояснил Таралак. – Четыре тысячи лет назад – когда другой стоял рядом с тобой на моём месте – ты обнажил свой ужасный меч и прошёл в его запертые врата. Пять дней, Икарий. Пять дней. Столько времени у тебя ушло на то, чтобы сразить тирана и всех солдат в городе.
На лице ягга отразился ужас:
– Ч-что я сделал?
– Ты постиг необходимость этого, Икарий, как всегда постигаешь, столкнувшись лицом к лицу с подобным злом. Также ты понял, что никому нельзя позволить унести с собой память об этом городе. И почему необходимо сразить всякого мужчину и женщину, и даже ребёнка в Э'напата Н'апуре. Чтоб не осталось живых.
– Нет. Я бы никогда не сотворил такого. Таралак, прошу тебя, не надо – нет нужды столь великой, чтобы заставить меня учинить такую бойню…
– Ах, дорогой мой товарищ, – с печалью проговорил Таралак Вид. – Такова битва, которую ты обречён вести вечно, и потому рядом с тобой всегда должен быть спутник, подобный мне. Чтобы открывать тебе истину этого мира, истину твоей собственной души. Ты – Убийца, Икарий. Ты шествуешь по Кровавой Дороге, но путь этот прямой и верный. Самая холодная справедливость, но и чистая. Столь чистая, что даже ты сам иногда хочешь от неё отшатнуться. – Он положил руку на плечо яггу. – Идём, мы сможем продолжить беседу по дороге. Я уже много, много раз произносил эти слова, друг мой, и всякий раз ты страдаешь и всем сердцем жаждешь бежать от самого себя, от того, кем и чем стал. Увы, это невозможно, и потому ты должен – вновь – ожесточить своё сердце. Ибо враг есть зло, Икарий. Лик этого мира – зло. И потому, друг мой, твой враг…
Воин отвёл глаза, и Таралак Вид едва услышал его шёпот:
– …весь мир.
– Да. Хотел бы я скрыть эту истину от тебя, но поступи я так, не смог бы больше зваться твоим другом.
– Нет, всё верно. Что ж, Таралак Вид, давай же, по твоему слову, продолжим беседу по пути на север и на запад. К побережью напротив острова Сепика. Да, я чувствую… там что-то есть. Что-то ждёт нас там.
– Ты должен быть готов к этой встрече, – сказал грал.
Икарий кивнул:
– И я буду готов, друг мой.
Каждый раз путь назад давался ему труднее, становился дальше, запутанней. Кое-что могло бы и помочь. Например, хорошо было бы знать, где он был и куда нужно возвращаться. Возвращаться к… здравому рассудку? Возможно. Но Геборик Призрачные Руки уже и сам не слишком хорошо понимал, что такое «здравый рассудок», как он выглядит, каков на вкус и на ощупь. А может, и не знал этого никогда.
Скала – это кость. Пыль – это плоть. Вода – это кровь. Осадки скапливались, становились слоями, новыми и новыми, пока не сотворился мир, покуда вся эта смерть не смогла стать твердью, на которой можно стоять, на смогла восстать, чтобы встретить всякий шаг. Крепкая постель. Вот вам и мир. Смерть нас поддерживает, не даёт упасть. А были ведь ещё вздохи, наполнявшие, сотворявшие из себя воздух, мерные волны отмечавшие ход времени, точно зарубки на арке жизни, всякой жизни. Сколько же из этих вздохов были последними? Последними выдохами зверя, насекомого, растения, человека, чьи глаза уже подёрнулись паволокой небытия? И как же тогда, как можно втягивать этот воздух в свои лёгкие? Зная, насколько напоён он смертью, как исполнен поражением и смирением?
Этот воздух душил его, обжигал глотку, жёг язык, как сильнейшая кислота. Растворял и пожирал его, пока не оставался лишь… осадок.
Они были так молоды, эти его спутники. Никак не могли понять, по какому гнойнику ходят, входят, переходят его вброд. И принимают в себя, только чтобы вновь выбросить наружу, окрасив уже собственными омерзительными примесями. И по ночам, со сне, они становились лишь пустыми оболочками. А Геборик бился против знания, что мир не дышит, больше не дышит. Ибо ныне мир тонет.
И я тону вместе с ним. Здесь, в этой проклятой пустоши. В песке, жаре и пыли. Я тону. Каждую ночь. Тону.
Что может дать ему Трич? Этот дикий бог с его всевластным голодом, желаниями, потребностями. С его животной яростью, будто он мог втянуть обратно и вернуть себе все вздохи, какие только совершали его лёгкие, и так бросить вызов миру, стареющему миру и потопу смерти. Геборик был избран по ошибке, так ему твердили все призраки, пусть и не словами, но тем, что всё время окружали его, вставали и пронзали безмолвными, обвиняющими взглядами.
