И не только это. Шёпот во снах, голоса, молящие голоса из нефритового моря. Геборик был чужаком, явившимся среди них; он сделал то, чего не делал никто другой: пробился в зелёную темницу. И они молились Геборику, умоляли его вернуться. Зачем? Что им нужно?
Нет, Геборик не желал получить ответы на такие вопросы. Он вернёт этот проклятый нефритовый дар, эту чуждую силу. Выбросит её обратно в Бездну – и дело с концом.
Только за это он держался, цеплялся, чтобы сохранить рассудок. Если лишь такую жизнь – мучение – можно было назвать рассудочной. Тону, я тону, но всё же… о, проклятые кошачьи дары, сумбур чувств, таких сладких, таких богатых, я чувствую, как они стремятся искусить меня. Соблазнить. Заманить обратно в бренный мир.
На востоке солнце карабкалось обратно на небо, горизонт алел, словно лезвие гигантского меча, миг назад покинувшего кузнечный горн. Геборик видел, как багровое сияние рассекает тьму, и подивился странному чувству неминуемой угрозы, заморозившей рассветный воздух.
Из груды одеял, в которой спала Скиллара, послышался стон, затем:
– Вот тебе и сладкий яд.
Геборик вздрогнул, затем глубоко вдохнул, медленно выдохнул:
– О каком же сладком яде ты говоришь, Скиллара?
Женщина вновь застонала, пытаясь сесть.
– У меня всё болит, старик. Спина, бёдра, вообще всё. И выспаться не могу – в любой позе неудобно, и всё время хочется помочиться. Это ужасно. О, боги, зачем только женщины это делают? Снова, и снова, и снова – они все обезумели?
– Тебе лучше знать, – проговорил Геборик. – Но скажу лишь, что мужчины столь же необъяснимы. В том, что думают. В том, что делают.
– Чем быстрей я от этого зверёныша избавлюсь, тем лучше, – заявила она, положив руки на раздутый живот. – Только посмотри на меня! Обвисло. Всё обвисло!
Проснулись и остальные. Фелисин широко раскрытыми глазами уставилась на Скиллару: узнав, что старшая женщина беременна, юная Фелисин начала ей чуть ли не поклоняться. Но похоже, иллюзии уже начали разрушаться. Резчик отбросил одеяла и тут же принялся раздувать вчерашние угли в костре. Демона Серожаба нигде не было видно. Геборик заключил, что он убежал куда-то на охоту.
– Твои руки, старик, – заметила Скиллара, – сегодня утром особенно зелёные.
Геборик не потрудился согласиться с этим наблюдением. Он и так отлично чувствовал это чуждое давление.
– Это лишь призраки, – проговорил жрец, – с той стороны завесы, из самых глубин Бездны. О, как они кричат. Когда-то я был слеп. Как бы хотел я ныне оглохнуть.
Все странно на него посмотрели. Часто такое случалось после того, как Геборик что-то говорил. Провозглашал истины, которые они не могли узреть, не могли постигнуть. Не важно. Он-то знал то, что знал.
– Сегодня нас ждёт огромный мёртвый город, – сообщил он. – Жителей перебили. Всех до единого. Икарий. Давным-давно. Был и братский город к северу отсюда, но когда его обитатели прознали о том, что здесь случилось, они явились сюда, чтобы увидеть своими глазами. И тогда, юные мои спутники, они решили похоронить Э'напата Н'апур. Целый город. И захоронили его полностью. Тысячи лет прошли, и ныне ветра и дожди изувечили некогда крепкий лик. Ныне вновь открылись древние истины.
Резчик налил воды в жестяной котелок и повесил его на крюк под железной треногой.
– Икарий, – проговорил он. – Я странствовал с ним некоторое время. С Маппо и Скрипачом. – Юноша скривился. – И ещё Искаралом Прыщом, этим чокнутым мангустом. Болтал, мол, он Верховный жрец Тени. Верховный жрец! Что ж, если это – лучшее, на что способен Престол Тени… – Резчик покачал головой. – Икарий… он был… ну, трагичен, наверное. Но он бы точно не стал штурмовать город без причины.
Геборик резко расхохотался:
– О да, в этом мире всегда полным-полно причин. Король запер ворота, не позволил ему войти. Слишком уж много тёмных легенд окружали имя Икария. Солдат с парапета выпустил предупредительную стрелу. Она отскочила от скалы и оцарапала Икарию левую ногу, а затем глубоко вошла в горло его спутнику – так что бедолага захлебнулся собственной кровью – и тогда явилась ярость Икария.
– Если он перебил всех свидетелей, откуда же ты это всё знаешь? – поинтересовалась Скиллара.
– Призраки ходят по этой земле, – ответил Геборик и взмахнул рукой. – Здесь некогда стояли фермы, прежде чем их поглотила пустыня. – Жрец улыбнулся остальным. – Сегодня ярмарочный день, и дороги – которые видимы лишь мне – заполонили тележки, волы, мужчины и женщины. И дети, и собаки. На другой стороне погонщики свистят и стучат посохами, гонят стада овец и коз. С беднейших ферм, расположенных так близко к городу, старухи приходят собираться навоз, чтоб удобрить свои поля.
Фелисин прошептала:
– И ты всё это видишь?
– Да.
– Прямо сейчас?
– Лишь глупцы полагают, что прошлое – невидимо.
– А эти призраки, – спросила Фелисин, – они видят тебя?
– Быть может. Те, что видят, они, хм, они знают, что мертвы. Остальные – не знают, и не видят меня. Осознание собственной смерти – ужасная вещь; они бегут от этого понимания, находят убежище в иллюзии – для них я возникаю и пропадаю, точно мираж. – Старик поднялся. – Скоро мы подойдём к самому городу, а там будут солдаты, а эти призраки меня видят, о да, и обращаются ко мне. Но как могу я ответить, если не понимаю, чего они от меня хотят? Они кричат, словно узнают…
– Ты – Дестриант Трича, Тигра Лета, – сказал Резчик.
– Трич был Первым Героем, – ответил Геборик. – Одиночником, избегшим Резни. Как Рилландарас и Рикктер, Толен и Денесмет. Понимаешь? Эти призрачные солдаты – они не поклоняются Тричу! Нет, их бог войны принадлежал к Семерым, которые в будущие годы превратятся в Святых. Единый лик Дессимбелакиса – только и всего. Я – ничто для них, Резчик, но они не оставляют меня в покое!
От этой вспышки Резчик и Фелисин съёжились, однако Скиллара ухмыльнулась.
– Тебе смешно? – гневно воскликнул жрец, уставившись на неё.
– Ещё как. Посмотри на себя. Ты был жрецом Фэнера, а теперь стал жрецом Трича. Оба – боги войны. Геборик, как ты думаешь, сколько же ликов у бога войны? Тысячи. А в былых эпохах? Десятки тысяч? У каждого треклятого племени, старик. Все разные, но все одинаковые. – Женщина раскурила трубку, так что дым окутал её лицо, и добавила: – Не удивлюсь, если окажется, что все боги – лишь аспекты одного-единственного, и вся эта грызня доказывает только, что бог этот – безумен.
– Безумен?
Геборик дрожал. Чувствовал, как колотится сердце, точно жуткий демон на пороге его души.
– Ну, или он просто запутался. Столько враждующих поклонников, и все они убеждены, что именно их облик божества – истинный. Представь, что до тебя доходят молитвы десяти миллионов верующих, но ни один из них не верует точно в то, во что его коленопреклонённый сосед. Представь себе множество Священных Книг, Писаний, и все они расходятся друг с другом, но каждая утверждает, что лишь она – слово единого бога. Кто бы от такого не сошёл с ума?
