– Думаешь, я не знаю, что ты задумал? – проговорила Могора и расхохоталась так, как умеют лишь старухи да гиены. – Ты не просто идиот. Ты – дурак. Обманувшийся, незрелый, одержимый, мелочный, злобный, высокомерный, самодовольный, трусливый, агрессивный, невежественный, своенравный, непостоянный, противоречивый да ещё и уродливый.
– И что с того?
У неё отвисла челюсть, так что Могора стала похожа на беззубого паука.
– Мозги у тебя, как пемза, что ни швырнёшь на неё, сразу впитывается! Исчезает. Пропадает. Даже помочись на неё, так моча сразу – пшик! Пропала! Ох, как же я тебя ненавижу, муженёк. И все твои омерзительные, вонючие привычки – ох, боги, ты же завтрак себе из носу выковыриваешь – только подумаю об этом, сразу тошнит. Проклятье, этого зрелища мне никогда не забыть…
– Ой, да замолкни ты. В соплях сохраняется питательная пыльца, это общеизвестно…
Тяжёлый вздох прервал их, и оба посмотрели на Маппо. Могора подобралась ближе и принялась снимать паутину с морщинистого лица трелля.
Искарал Прыщ наклонился ближе:
– Что это у него с кожей случилось? Вся сморщилась и складками покрылась. Что ты с ним сделала, женщина?
– Это метка пауков, Маг, – ответила Могора. – Цена за исцеление.
– Да ведь каждая нить оставила морщинку!
– Ну, он и прежде был не красавец.
Стон, затем Маппо приподнял руку. Уронил и вновь застонал.
– У него теперь и мозги паучиные! – предрёк Искарал Прыщ. – Начнёт плевать на свою еду – точно как ты – а ещё смеешь называть омерзительной привычку ковыряться в носу.
– Ни одно уважающее себя создание не сделало бы того, что ты сотворил нынче утром, Искарал Прыщ. Пауки-то в носу не ковыряются, верно? Ха! Сам понимаешь, что я права!
– Вот и нет! Я только вообразил себе паука, который все восемь ног засунул в нос, и сразу же о тебе вспомнил. Тебе нужно подстричься, Могора, и я тебе в этом подсоблю.
– Только попробуй ко мне подойти иначе, чем с похотливыми мыслями, и я тебя на вертел насажу.
– Похоть. Какая ужасная мысль…
– А если я тебе скажу, что беременна?
– Убью этого мула.
Могора бросилась на него.
Муж и жена визжали, царапались, катались по земле.
Мул смотрел на них безмятежным взором.
Разбитые, смешавшиеся кусочки, из которых прежде складывалась мозаика жизни Маппо Коротышки, казались призрачными вспышками, словно рассеянными отблесками на дне глубокого колодца. Он мог лишь смотреть на разрозненные фрагменты, осознание их важности оставалось далёким, и довольно долгое время эти кусочки отдалялись, словно трелль медленно, но неумолимо всплывал на поверхность.
Но затем явились серебристые нити, опустились, точно струи дождя, пронзили густую, мутную жидкость, в которой он плавал. И Маппо ощутил их касание, а затем их вес, остановивший движение вверх, а потом, повисев некоторое время неподвижно, трелль начал погружаться обратно. К разбитым, рассыпанным кусочкам мозаики на дне.
И там ждала боль. Не телесная – плоти у него ещё не было – болела душа, пылала множеством ран предательства, поражения, угрызений совести, того, что кулаком вдребезги разбило всё то, чем он был прежде… прежде, чем пал.
Но серебристые нити продолжали стягивать кусочки мозаики, не обращая внимания на его муку, оставались глухи к его возмущённым воплям.
Маппо вдруг оказался среди высоких каменных глыб, которые оленьими рогами вытесали так, что они превратились в конические колонны. Половину неба затянули тяжёлые, словно окованные железом тучи, а сильный ветер раздувал их пряди по второй половине, заполняя пустоту, – будто что-то пробило небеса насквозь, и эта колотая рана никак не исцелялась. Колонны высились повсюду, десятки глыб выстроились так, чтобы сложился узор, который невозможно было постичь с того места, где стоял Маппо. Они отбрасывали на истерзанную землю призрачные тени, и взгляд трелля привлекли эти тени, сперва словно случайно, но затем – с растущим осознанием. Тени лежали в невозможных, невероятных направлениях, складываясь в узор, паутину, раскинувшуюся во все стороны.
И Маппо понял, что стоит в самой её середине.
Из-за одной из глыб выступила молодая женщина. Длинные волосы цвета затухающего огня, глаза оттенка чеканного золота, закутанная в чёрные, текучие шелка.
– Это, – проговорила она на языке треллей, – далёкое прошлое. Некоторые воспоминания лучше не трогать.
– Не я избрал его, – ответил Маппо. – Я не знаю этого места.
– Это Якуруку, Маппо Коротышка. Через четыре или пять лет после Падения. Ещё один жалкий урок – какими опасностями чревата гордыня. – Женщина подняла руки, глядя, как скользят по чистой, гладкой коже шелка. – Ах, только взгляни на меня. Я вновь молода. Подумать только, я ведь когда-то считала себя толстой. Интересно, всех ли нас поражает эта болезнь: то, как мы по-разному оцениваем себя с течением времени? А может, большинство людей по собственной воле или вынужденно держится неизменности в своих размеренных жизнях? Когда живёшь так долго, как я, этих иллюзий, конечно, не остаётся. – Она подняла взор, посмотрела ему в глаза. – Но ты ведь это знаешь, трелль, не так ли? Дар Безымянных окутывает тебя, долголетие светится в твоих глазах, точно оцарапанный самоцвет, утративший в веках красоту и даже блеск тщеславия.
– Кто ты? – спросил Маппо.
– Королева, которую скоро низвергнут с трона, изгонят из её империи. Моё тщеславие скоро пошатнётся от позорного поражения.
– Ты Старшая богиня? Кажется, я знаю тебя… – Трелль взмахнул рукой. – Огромная паутина, невидимый узор среди мнимого хаоса. Назвать ли тебя по имени?
– Лучше не стоит. С тех времён я обучилась искусству скрытности. К тому же я не люблю оказывать другим услуги. Могора, старая ведьма, ещё горько пожалеет об этом дне. Учти, что, быть может, это и не её вина. В тенях шепчутся о тебе, Маппо. Скажи, какой интерес может питать к тебе Престол Тени? Или, если на то пошло, чем ему интересен Икарий?
Маппо воззрился на неё. Икарий. Я подвёл его – ох, нижняя Бездна, что же произошло?
– Он ещё жив?
– Да, и Безымянные дали ему нового спутника, – с полуулыбкой проговорила женщина. – Тебя… отбросили. Интересно, почему? Быть может, пошатнувшаяся решимость, сомнения – ты ведь утратил чистоту своего обета, верно?
Трелль отвёл глаза:
– Почему же тогда они его не убили?
Женщина пожала плечами:
– Можно предположить, что они предвидят, где смогут использовать его дарования. Ах, эта мысль приводит тебя в ужас, не так ли? Неужели до сего дня ты сумел сохранить веру в Безымянных?
– Нет. Я в ужасе от мысли о том, чтó они выпустят в мир. Икарий – не оружие…
