– Слушай, Скрипач, я не делаю ничего такого. Ты это так воспринимаешь из-за того, что плещется сейчас в твоей бугристой черепушке. Старые привычки и так далее. Я имел в виду ровно то, что сказал. Лучше он, чем ты. И всё-таки, сколько сейчас?
– Не важно, – прорычал сержант, он нашёл стул, подтащил к себе и упал на него. – Как я и говорил, Так, ты хорошо поработал. Почему ты так и не вылечил своё бедро?
– Мой расчёт, – ответил старик, – таков: хромота прибавляет сочувствия, примерно пять процентов. Более того, я ничего о ней не рассказываю, и они думают, я какой-то ветеран. Для моих армейских покупателей это ещё пять процентов. Далее, домашние. Жёны счастливее, если знают, что я не смогу поймать их…
– Жёны. Как ты вообще на такое согласился?
– Ну, если четыре женщины собрались и решили, что хотят выйти за тебя замуж, им довольно сложно ответить «нет», а? Конечно, дело не в моей мужской стати и даже не в кривом инструменте у меня между ног. Дело было в моей новой лавке и тех таинственных деньгах, что помогли мне тут устроиться. В доме в Центральном квартале. Думаешь, я был единственным, кто потерял в Мышатнике всё?
– Хорошо, раз это приносит тебе счастье. Итак, ты держишься за свою хромоту. И данных обещаний. Ну?
Так улыбнулся, потом потянулся к столу, отодвинул две защёлки, и Скрипач услышал стук скользнувшего по полозьям потайного ящика. Старик откинулся на троне, открыл большой ящик и осторожно достал завёрнутый в ткань предмет. Он уложил свёрток на стол и снял ткань.
– Пара улучшений, – промурлыкал он. – Дальнобойность, в первую очередь.
Скрипач, не отрывая взгляда от лежавшего на столе необычного арбалета, спросил:
– И насколько лучше?
– Шагов на пятьдесят, я думаю. Правда, его ни разу не проверяли. Но взгляни на плечи. Десять стальных полос, сложенных вместе. Внутренняя пружинит сильнее всего, чем дальше от неё, тем меньше. Тетива в четыре сотни нитей, сплетённых по двадцать, с намоткой из кишок бхедерина, вымочена в масле дхэнраби. Твой старый был в две сотни по десять. Теперь взгляни на ложе – у меня были только глиняные модели «ругани», «шрапнели» и «горелок», взвешенных как можно ближе к…
– «Шрапнелей» и «горелок»?
Кивок.
– Почему только «ругань», спросил я? Ну, потому что так было задумано – и такими мы делали ложа, верно? Но модели подсказали мне идею.
Он залез в ящик и поднял глиняную бомбу размером с «ругань».
– И вот я сделал внутри гнёзда на пять «шрапнелей» или три «горелки» – вес примерно один во всех вариантах – моранты были всегда точны в таких делах, сам знаешь.
Говоря это, старик взял бомбу двумя руками, сверху и снизу, и повернул в противоположные стороны, пока не послышался щелчок. У него в руках оказались две половинки пустой внутри модели.
– Улучшения, как я и сказал. Можешь зарядить, как захочешь, без замены ложа. Я сделал десять таких. Пустые, они лёгкие и симпатичные, и тебе не придётся лететь во Врата Худа, если одна из них случайно треснет у тебя в сумке.
– Так, ты гений.
– Расскажи мне что-нибудь новенькое.
– Сколько ты за всё это хочешь?
Старик нахмурился:
– Скрипач, не будь дураком. Ты мне жизнь спас, вы с Дуджеком вытащили меня из Мышатника, и обошлось всего-то сломанным бедром. Ты дал мне денег…
– Так, мы хотели, чтобы ты делал арбалеты, как тот старый ювелир до тебя. Но он был мёртв, а ты нет.
– Это не важно. Назови это гарантийной заменой, пожизненной.
Скрипач покачал головой, потом залез в карман и достал настоящую «ругань»:
– Давай посмотрим, как она подходит.
Глаза Така сверкнули:
– О да, давай! Потом оцени вес, проверь баланс – видишь ту скобу над плечом? Она облегчает прицеливание и снижает нагрузку. Твои руки не устанут держать и целиться.
Он встал:
– Сейчас вернусь.
Скрипач рассеянно кивнул. Он уложил ругань на ложе и закрепил на месте мягкую, открытую с одной стороны корзинку. Это движение подняло с передней части ложа зубчатую штангу, удерживающую «ругань» на месте, если арбалет будет опущен. Штанга, в свою очередь, была связана со спуском, который опускал её обратно в ложе в тот момент, когда вылетал снаряд.
– Ого, – пробормотал сапёр. – Очень хитро, Так.
В таком оружии не требовалась стрела. Ложе было направляющей.
Старик рылся в сундуке в глубине лавки.
– Скажи мне, – спросил Скрипач, – сколько ещё таких ты сделал?
– Только этот. Единственный.
– Хорошо. А где остальные?
– В ящике у тебя над головой.
Скрипач посмотрел вверх и увидел длинный короб, висевший между почерневшими балками.
– Сколько там?
– Четыре.
– Таких же, как этот?
– Более или менее.
– А ещё?
– Есть. На то время, когда ты потеряешь эти.
– Я хочу забрать те четыре, что надо мной, Так, я и заплачу за них…
– Бери их, я не хочу твоих денег. Бери их и взрывай людей, которые тебе не понравятся.
Старик выпрямился и направился к столу.
Скрипач вытаращился на предмет, который тот нёс в руках:
– Нижние боги, Так…
– Отыскал её год назад. Думал про себя, да, всегда есть шанс. Обошлась мне в четыре медных полумесяца.
Так вложил в руки сержанта скрипку.
– Тебя ограбили, – сказал Скрипач. – В жизни не видел такого уродливого куска хлама.
– Какая разница? Ты всё равно не играешь на этих проклятых штуковинах.
– Тоже верно. Я беру её.
– Две тысячи золотом.
– У меня с собой двенадцать алмазов.
– Стоимостью?
– Где-то тысячи четыре.
– Ладно, тогда шесть за скрипку. Ты же захочешь купить и смычок?
– Почему нет?
– Ещё две тысячи. Видишь конский волос? Он белый. Я знал эту лошадь. Таскала телеги с мусором из храма Худа в Старых Верхних. Однажды у возчика лопнуло сердце, и он рухнул прямо под копыта. Лошадь испугалась и поскакала прямо сквозь стену с витражным окном на этой стороне четвёртого моста…
– Погоди! То огромное витражное окно? Четвёртый мост?
– Выходящее на склад для новобранцев, да…
– Оно самое! Тот старый храм…
– И ты не поверишь, кто там был с полудюжиной молокососов, когда туда ворвалась обезумевшая лошадь…
– Смелый Зуб!
Так кивнул.
– И он обернулся, один взгляд бросил, а потом долбанул её кулаком точно между глаз. Она там и рухнула. Вот только коняга упала прямо на ногу одному из парней, сломала её, и он начал вопить. А мастер-сержант плевать хотел, он просто поворачивается обратно к оторопевшему писарю-снабженцу – клянусь, я слышал всё это от одного из рекрутов – и говорит: «Эти жалкие сурикрысы возвращаются в Ашок, в свой полк. Проверь, чтобы они получили бурдюки, которые не протекают». Потом смотрит вниз на рекрута со сломанной ногой, который вопит, и говорит ему: «Теперь тебя зовут Хромой. Да, не слишком образно, но так уж вышло. Если ты не слышишь, как смеётся Худ, я его отлично слышу». Вот откуда этот конский волос.
