– Хватит, – тихо прорычал Корик.
Улыбка скорчила гримасу:
– Зануда.
– Вам двоим следует вернуться на корабль, – сказал Корик Нихилу и Бездне. – Там безопасней – любая залётная стрела…
– Солдат, – перебил его Нихил. – Вы сражаетесь сегодня за виканцев и за хундрилов из «Выжженных слёз». Мы станем тому свидетелями.
– Да пожалуйста, только с палубы смотрите. Что толку будет, если вы потом свалитесь со стрелой в горле?
Мгновение спустя брат и сестра поклонились – Корику и остальным морпехам, – а затем повернулись и пошли обратно к трапу.
Нижние боги, они ведь никогда прежде не кланялись. Никому.
«Осторожней на последней ступеньке…»
Калам догнал Тавор и пошёл вплотную за ней. Оставалось двадцать шагов.
– Когда останется шесть, – прошептал убийца, – замедли ход и сдвинься влево.
Адъюнкт кивнула.
Четыре дромона темнели в стороне, на причалах – ни следа охраны. Прямо впереди, у подножия Бастионного спуска, раскинулась площадь. Напротив высились три имперских здания: в одном располагался блокгауз и тюрьма, в другом – таможня, а в третье, хорошо укреплённое, служило арсеналом городской страже. Обычно стоявшие на посту солдаты отсутствовали, и за окнами блокгауза царила тьма.
Семь шагов. Калам обнажил свои длинные ножи под плащом.
Адъюнкт сдвинулась влево и задержалась.
Молниеносным движением Калам метнулся мимо неё, выставив вперёд отатараловый клинок, и подпрыгнул в воздух, перескочив последние шесть ступеней.
У подножия Бастионного спуска из ниоткуда материализовались пять фигур. Одна присела на пути Калама, но сумела вывернуться, чтобы избежать столкновения. Отатараловый нож рассёк воздух и глубоко вошёл в шею Когтю, вырвался, дав дорогу фонтану артериальной крови.
Приземлившись в приседе, Калам парировал две атаки слева – оттуда приближался Коготь с двумя кинжалами. Между ними замерцало чернёное железо, клинок щёлкнул о клинок, а Калам развернулся на одной ноге, припал ниже к земле и подсёк второй ногой Когтя. Тот тяжело упал на левое бедро. Калам перехватил клинки кинжалов лезвиями своих длинных ножей, развёл их в стороны и вогнал колено в грудь Когтю. С тошнотворным хрустом грудина подалась внутрь, а рёбра с обеих сторон выгнулись наружу. Приземлившись, Калам бросил весь свой вес вперёд, через упавшего, а остриё одного из его длинных ножей глубоко вошло в правую глазницу Когтя.
Убийца почувствовал, как клинок кинжала рассёк его плащ на спине, проскрежетал по кольчуге, а потом Калам выскочил из-под удара, наклонив вперёд плечо, перекатился, вновь оказался в приседе и развернулся.
Нападавший последовал за ним, почти не уступая ему в скорости, и Калам крякнул, когда Коготь врезался в него. Остриё кинжала скользнуло между звеньями кольчуги над левым бедром, и резко крутнувшись, убийца ощутил лёгкий порёз, а потом остриё зацепилось за кольчугу и вдруг отдёрнулось. Посреди этого движения, когда нападавший отскочил из-за силы столкновения, – Калам был заметно тяжелее его или её, – сверху обрушился другой кинжал. Направленный вверх выпад пронзил державшую его руку. Ладонь разжалась, и клинок выпал из пальцев. Оставив длинный нож в ране, Калам ударил по другой руке, рассёк сухожилия под локтем. А потом он бросил и этот нож, вывернул левую руку и ухватил за переднюю часть камзола Когтя; другая рука сжала пах противника – ага, мужчина, – и Калам поднял тело Когтя над собой, перебросил через левое плечо, а потом обрушил головой вниз на брусчатку.
Череп и вся голова словно исчезли в складках плаща и капюшона. Наружу брызнуло белое вещество.
Выпустив содрогавшееся тело, Калам подобрал один из длинных ножей и обернулся к двум оставшимся членам Пятерни.
Оба были мертвы. Над телом одного стояла адъюнкт с окровавленным мечом наголо. Ян'тарь, похоже, вошла в ближний бой с другим Когтем и умудрилась сломать ему шею в тот миг, когда он вонзил в неё оба кинжала. Калам смотрел, как она вытащила из ран клинки – из левого плеча, над ключицей, и справа над талией – и отшвырнула прочь, точно эти были какие-то занозы.
Он перехватил взгляд молодой женщины, и Каламу на миг показалось, будто у неё в глазах полыхнул золотой огонь, а потом Ян'тарь небрежно отвернулась.
– Дырки заткни, – посоветовал Калам, – иначе кровью истечёшь.
– Не думай обо мне, – ответила она. – Куда теперь?
Когда Тавор посмотрела на свою возлюбленную, на её лице отразилась боль, казалось, она сдерживается, чтобы не обнять её.
Калам поднял второй длинный нож.
– Куда теперь, Ян'тарь? Засады ждут нас на любом прямом маршруте к центральному порту. Давай заставим их сорваться с места и пойти нам наперерез. На запад, адъюнкт, глубже в город. Потом повернём на юг и продолжим идти в том же направлении, прямо через Центральный квартал, а потом перейдём по одному из мостов Мышку – я тот район хорошо знаю – и, если сумеем так далеко забраться, двинемся к берегу моря, обратно на север. Если понадобится, украдём рыбацкую лодку и доплывём до «Пенного волка».
– Вероятно, за нами сейчас наблюдают, – заметила адъюнкт.
Калам кивнул.
– И понимают, что колдовство им не поможет.
– Да.
– Значит, им придётся действовать более… прямолинейно.
– Скоро, – сказал Калам, – им придётся послать на нас больше одной Пятерни. И вот тогда нам придётся туго.
Слабая улыбка.
Калам вновь обернулся к Ян'тарь.
– Нужно двигаться быстро…
– Я не отстану.
– Почему ты мечом не проткнула этого дурня?
– Он был слишком близко к адъюнкту. Я напала сзади, но он оказался настолько умел, что всё равно смог ударить.
Проклятье, вот уж дурное начало.
– Ладно, вроде эти раны не слишком кровоточат. Пора идти.
Когда они двинулись на запад, так что скальная стена осталась по правую руку, адъюнкт сказала:
– Взрослые мужчины часто отскакивают, словно мячики, если натыкаются на тебя, Калам Мехар?
– Бен всегда говорил, что я самый туго набитый дурак из всех, кого он знал.
– Одна Пятерня вышла из укрытия, – сообщила Ян'тарь. – Идут параллельным курсом.
Калам оглянулся налево. И никого не увидел. Ничего. Откуда же она знает? Но верю ли я ей? На все сто.
– Собираются перекрыть нам дорогу?
– Пока нет.
Снова какие-то административные здания, а за ними – первая из крупных усадеб Светлого квартала. И никаких тебе грабителей или мародёров. Само собой.
– Ну, по крайней мере, улицы наши.
Более или менее.
