Уродливые люди в уродливом мире. Вот что понимаешь, когда видишь мир таким, каков он есть. Всё было куда лучше: размытым, отдалённым, настолько отдалённым, что она не замечала вони, пятен, уродливых волосков, торчащих из пор, жалких склок и подозрительных выражений, шёпота за спиной.
Повернувшись, Хеллиан пристально посмотрела на двух своих капралов.
– Думаете, я вас не слышу? Помолчите – или я оторву себе одно ухо, и только попробуйте сделать вид, что вам не будет меня жалко.
Неженка и Дохляк обменялись взглядами, после чего Неженка сказал:
– Мы ничего не говорили, сержант.
– Хорошая попытка.
Проблема была в том, что мир оказался куда больше, чем она себе представляла. Больше щелей, в которых могут прятаться пауки, – больше, чем смертный сможет посчитать за сотни жизней. Чтобы в этом удостовериться, достаточно оглянуться. И прятались не только пауки. Были и мухи, что кусая, откладывали под кожу яйца. Была и гигантская серая моль, что прилетала ночью и обожала поедать струпья с ран, пока спишь. Блохи, которых носил по пустыне ветер. Черви, которые выглядывали из уголков твоих глаз, оставляя красные завивающиеся следы на веке, а подрастая, эти черви вылазят через ноздри. Песчаные клещи и кожаные пиявки, летающие ящеры и жуки, живущие в навозе.
Все её тело кишело паразитами, она это чувствовала. Крошечные муравьи и ползающие под кожей черви. Они впиваются ей в плоть, пожирают мозги. Но теперь, когда сладкий вкус алкоголя пропал, они все рвались наружу. Она ждала, что в любой момент эти ужасные твари извергнутся, выползая из её тела, как из сдувшегося пузыря. Десять тысяч извивающихся тварей, и все как одна жаждут выпивки.
– Я найду его, – сказала она. – Рано или поздно.
– Кого? – спросил Неженка.
– Того сбежавшего жреца. Я найду его, свяжу и набью его тело червями. Запихну их ему в глотку, в нос, в глаза, уши и все другие места.
Нет, она не позволит себе взорваться. Не сейчас. Этот мешок с кожей ещё рано развязывать. Она заключит с червями и муравьями договор, что-то вроде соглашения. Перемирие. Кто сказал, что с жуками дела вести нельзя?
– Жарковато тут, – сказал Неженка.
Все посмотрели на него.
Геслер разглядывал сидевших вдоль дороги солдат. Всё, что не сгорело в пожаре, уже догорало на солнце. В походе солдаты носили одежду как вторую кожу и у тех, чья кожа не была тёмной, был яркий контраст между кистями, лицами и шеями цвета полированной бронзы и бледными руками, ногами и телами. Однако теперь всё бледное обернулось ярко-красным. Из всех бледнокожих солдат, что пережили И'гхатан, только Геслер был исключением. Пустынное солнце, казалось, никак не влияло на его золотистую кожу.
– Боги, этим людям нужна одежда, – сказал он.
Стоящий рядом с ним Ураган хмыкнул. Этим практически ограничивались все его ответы с тех пор, как капрал услышал про смерть Истина.
– Скоро они покроются волдырями, – продолжил мысль Геслер. – А у Смрада и Мазка и так сил на всех не хватает. Нужно нагнать Четырнадцатую. – Он повернул голову, искоса глядя в сторону начала строя, затем встал. – Никто уже не соображает, даже капитан.
Геслер вернулся на дорогу и двинулся к сборищу старых «мостожогов».
– Мы упускаем очевидное, – сказал он.
– Это не новость, – сказал Скрипач. Вид у него был жалкий.
Геслер кивнул в сторону Апсалар:
– Она должна поскакать вперёд, остановить армию. Должна уговорить их привезти нам коней, одежду, броню и оружие. Воду и еду. Иначе, мы даже их никогда не догоним.
Апсалар медленно встала, стряхивая пыль со своих краг.
– Я справлюсь, – тихо сказала она.
Калам встал и посмотрел на капитана Фарадан Сорт, которая стояла рядом.
– Сержант прав. Мы упускаем очевидное.
– Вот только нет никаких гарантий, что они ей поверят, – ответила спустя некоторое время капитан. – Возможно, если кто-то из нас одолжит у неё лошадь…
Апсалар нахмурилась и пожала плечами.
– Как вам угодно.
– Кто наш лучший ездок? – спросил Калам.
– Масан Джилани, – сказал Скрип. – Она, конечно, из тяжёлой пехоты, но всё-таки…
Фарадан Сорт прищурилась и осмотрела дорогу.
– Из какого она взвода?
– Из тринадцатого, Урба, – уточнил Скрипач. – Вот там стоит, высокая. Далхонка.
Миндалевидные глаза Масан Джилани сузились при виде приближавшихся старых солдат.
– У тебя проблемы, – сказал Воришка. – Ты что-то натворила, Джилани, и теперь они идут по твою душу.
Выглядело всё именно так, и поэтому Масан не ответила на слова Воришки. Она попыталась вспомнить всё, что недавно делала. Много разного, но на ум не приходило ничего такого, о чём могли узнать спустя столько времени.
– Эй, Воришка, – сказала она.
Солдат поднял на неё взгляд.
– Что?
– Помнишь тот керамбит, который лежит в моих вещах?
Глаза Воришки засияли.
– Да?
– Тебе его брать нельзя, – сообщила она. – Его может взять Лизунец.
– Спасибо, Масан, – сказал Лизунец.
– А я всегда знала, – сказала Ханно, – что у тебя на Лизунца виды. Я в таких вещах разбираюсь.
– Нет у меня никаких видов. Мне просто не нравится Воришка, вот и всё.
– Почему я тебе не нравлюсь?
– Не нравишься, и всё.
Как только ветераны приблизились, все затихли. Сержант Геслер, глядя на Масан, сказал:
– Ты нужна нам, солдат.
– Это мило.
Она заметила, как его взгляд скользнул по её почти обнажённому телу, остановился на оголённой груди с большими, тёмными сосками, но потом Геслер быстро сморгнул и вновь посмотрел в глаза.
– Мы хотим, чтобы ты взяла лошадь Апсалар и поскакала к Четырнадцатой. – Это сказал сержант Смычок, или Скрипач, или как его там зовут. Кажется, Геслер утратил дар речи.
– И всё?
– Да.
– Будет сделано. У неё хорошая лошадь.
– Мы хотим, чтобы ты убедила адъюнкта, что мы все ещё живы, – продолжил Скрипач. – После этого уговори её отправить нам лошадей и припасы.
– Хорошо.
Женщина, которую предположительно звали Апсалар, вывела свою лошадь вперёд и передала поводья в руки Масан Джилани.
Та вскочила в седло и сказала:
– Ни у кого не завалялось лишнего ножа или чего-то вроде?
Апсалар вытащила нож из-под плаща и протянула ей.
Масан Джилани подняла тонкие брови.
