Бридток настаивал, что они – из иных миров. Монеты попроще хранились в восточной комнате за алтарём, целая комната этого проклятого добра. Он говорил, в этой комнате сокровищница целой империи, – и, вероятно, был прав. Сундуки Полиэль переполнились при первых же слухах о чуме. Но старика больше интересовали диковинные монеты. Бридток был одержим ими, книгой «Каталогизация миров», которую считал венцом своей научной карьеры.
Его любовь к науке странно контрастировала с жаждой почестей и власти, что, на первый взгляд, только и заставляли дышать грудную клетку, в которой заперлось его кровожадное сердце.
Он пережил больше слухов о своей смерти, нежели кто иной, – каждый год новый, как он говорил, чтоб сбить со следа лишних охотников. Она подозревала, что он просто получает удовольствие от своих выдумок. Среди дураков – её соучастников по заговору – собравшихся здесь, Бридток был, пожалуй, самым невероятным. Септун Анабзин и Срадал Пурту не вызывали у неё ни доверия, ни уважения. А Срибин… что ж, Срибина было уже не узнать.
Похоже, такова судьба всех, кого Серая Богиня берёт себе в смертные любовники. А когда она устанет от гниющего, стонущего существа, некогда бывшего Срибином, сука выберет себе кого-то другого. Из своего сокращающегося запаса перепуганных пленников. Мужчины, женщины, взрослые, дети – Полиэль было всё равно.
Бридток настаивал, что культ Ша'ик возродился – далеко отсюда, куда больше, чем был прежде. Где-то там стоял Город Павших, обитель новой Ша'ик, и Серая Богиня собирала для неё изломанный легион безумцев, для чего смертных повергали в горе и страдания – в объятия двух порождений утробы Полиэль. И, серея в миазмах и хаосе, расплываясь вдали, крался Увечный Бог, извивался и хихикал в цепях, стягивая всё крепче своих союзников.
Что Торахаваль знала о войне между богами? Она даже не замечала их, только лишь – смертоносные последствия для её мира, её жизни.
Давным-давно младший брат пошёл одним путём, а она – другим, и не было никакой надежды на спасение.
Бормотание Бридтока оборвалось внезапным вздохом. Он выпрямился на стуле – голова поднята, глаза расширены.
По телу Торахаваль Делат пробежала дрожь.
– В чём дело? – спросила она.
Старик поднялся из-за стола:
– Она призывает нас.
Должно быть, и я безумна – что ещё любить в этой жизни? Зачем я всё ещё цепляюсь за край, если Бездна предлагает всё, чего я желаю? Забытьё. Конец. Боги… конец.
– Больше того, Бридток, – сказала она. – Ты выглядишь… напуганным.
Молча, не глядя ей в глаза, он направился в коридор. Бесшумно ругаясь, Торахаваль последовала за ним.
Однажды, давным-давно – четырёх- или пятилетний в то время – задолго до того, как зло в нём проросло во всей своей красоте… её брат проснулся посреди ночи с криком, и она прибежала к его кроватке, чтобы утешить ребёнка. Детскими словами он описал свой кошмар. Он умер, но всё ещё бродил по миру, потому что забыл что-то. Забыл – и что бы он ни делал, вспомнить не получалось. И его тело бродило повсюду с одним вопросом на губах, одним вопросом, который он обращал ко всем, кто попадался ему на пути. Что? Что я забыл?
Сложно было поверить, что это дрожащее большеглазое дитя за несколько лет превратится в коварного обманщика.
«Может быть, – думала она, следуя за Бриттоком, за его потрёпанным, широким балахоном, – может быть, за эти годы Адаэфон Делат вспомнил, что он забыл. Возможно, это было нечто, что застрявшее в смертном мире тело могло лишь забыть».
Как жить.
– Я думал, днём положено спать, – пробормотал Флакон, когда сержант снова дёрнул его за руку. Тень от булыжника, под которым он прикорнул, была, с точки зрения солдата, единственной причиной тому, что он был ещё жив. День выдался один из самых жарких. Сновавшие в камнях насекомые спеклись, и теперь их панцири трещали, как шелуха. Никто не шевелился, никто не издавал ни звука. Все были одержимы жаждой и образами воды. Флакон наконец провалился в сон, который всё ещё держал его в своих крепких объятиях.
Если бы только Скрипач оставил его в покое:
– Идём со мной, Флакон. Вставай. На ноги.
– Если вы нашли бочку ключевой воды, сержант, я весь ваш. А иначе…
Скрипач поставил его на ноги и потащил. Спотыкаясь, чувствуя, что его язык превратился в кожаный ремень, Флакон даже под ноги не смотрел. Его стащили с дороги, провели между выветренных, причудливо изгибавшихся скал. Полуослеплённый солнцем, он не сразу понял, когда они остановились на ровной песчаной площадке, окружённой валунами. Их ожидали две фигуры.
Флакон ощутил, как сердце подкатывает к горлу. Скрестив ноги, там сидел Быстрый Бен. Справа от него устроился убийца Калам – по тёмному лицу пробегали блики, руки в чёрных перчатках лежали на рукоятках парных ножей. Казалось, он готов кого-то убить на месте, впрочем, Флакон подозревал, что это его обычный вид.
Быстрый Бен остановил на нём взгляд, безжизненный с виду, но опасный, будто у леопарда, играющего с зайцем-подранком. Но было и что-то ещё в этом взгляде, заподозрил Флакон. Что-то недостаточно хорошо скрытое. Страх?
Одно мгновение чародеи смотрели друг другу в глаза, затем внимание Флакона отвлекла коллекция кукол на песке перед Высшим магом. Профессиональный интерес помог позабыть о страхе, по крайней мере, на время. Он невольно потянулся вперёд.
– Это древнее искусство, – сказал Быстрый Бен. – Но ты это знаешь и так, верно, солдат?
– Ты в безвыходном положении, – сказал Флакон.
Чародей приподнял брови, затем бросил на Калама непонятный взгляд и наконец, откашлявшись, сказал:
– Так и есть. Как ты это понял? И как… так быстро?
Флакон пожал плечами.
Быстрый Бен хмуро глянул на посмеивающегося Скрипача:
– Ладно, нечисть проклятая, есть идеи, что с этим делать?
Флакон запустил руку в грязную щетину своих волос.
– Расскажи, что ты пытаешься сделать.
– Что я пытаюсь сделать, солдат, не твоё дело!
Флакон со вздохом сел на песок, принимая ту же позу, что и маг напротив. Он рассмотрел фигурки, затем указал на одну.
– Кто она?
Быстрый Бен был ошарашен.
– Я даже не знал, что это «она».
– Полагаю, её ты выложил первой. Вероятно, ты проснулся от дурного сна, сбитый с толку, но зная, что что-то не так, где-то там, а вот эта – эта женщина – она твой ключ. Семья, рискну предположить. Мать? Дочь? Сестра? Да, сестра. Она думала о тебе. Много, недавно. Смотри на клубок теневых линий вокруг неё, будто она стоит на пучке травы, только здесь нет травы, так что эти линии от чего-то другого.
– Худ меня побери, – прошептал Быстрый Бен, не отрывая глаз от фигурок на песке. Он будто бы растерял всю воинственность. – Торахаваль? Во что, во имя Бездны, она ввязалась? И как вышло, что никто больше не может дотянуться тенью до неё?
