– Ты заледенела, – послышался негромкий голос.
Она кивнула, а потом внезапно затрясла головой, когда внутри всё начало рушиться, – и оказалась в его объятиях, заходясь беспомощными рыданиями.
И бог сказал ей:
– Я найду его, Апсалар. Клянусь. Я узнаю правду.
Все правды, о да. Одну за одной, убирая камень за камнем. Один за другим. На нас, затмевая свет, наползает тьма, просеивается гравий и песок, и вечное безмолвие наступит, когда всё встанет на свои места. А теперь, дурочка, попробуй вдохнуть. Хотя бы раз.
Тучи стремительно наползали на лунный диск. И сады умирали, один за другим.
Глава девятнадцатая
Жестокое заблужденье, ты выбираешь форму и вид
мокрой глины в руках, а колесо всё вращается.
Закалённый в граните, сей обожжённый панцирь
затвердевает щитом для твоих деяний, и решения тёмные
Оседают внутри, невидимые в чресполосице слоёв, ждут
прихода усталой смерти, привала в пути, что тебя исключит.
Мы, слепые плакальщики, высóко возносим тебя, славим
всё, чем не были мы, и гниль, что с тобою уходит в могилу.
Вот я стою меж скорбящих, которых злят мои подозренья,
а прах сосуда летит… о как ненавистны мне похороны.
Панит Фанал. Тайны глины
Баратол открыл глаза – вокруг было темно. Не шевелясь, кузнец сосредоточился, пытаясь понять, что за звуки его разбудили. Баратол выделил два источника шума. Один далеко, второй прямо рядом. Осторожности ради он прислушался к ближнему.
Шорох простыни, сминаемой сплетёнными руками, лёгкое поскрипывание песка, затем тихий шёпот. Долгий, протяжный выдох, ещё немного возни, затем звуки становятся ритмичными и два дыхания сливаются в одно.
Вот и хорошо. Видит Худ, самому Баратолу не под силу было исцелить загнанный, потерянный взгляд даруджийца. Кузнец молча молился, чтобы Скилларе не пришло в голову как-нибудь жестоко предать юношу. В этом случае Резчик наверняка отстранился бы от мира навсегда.
Как бы то ни было, Баратол тут ничего поделать не мог, и это тоже было неплохо.
Итак… другой, далёкий звук. Шорох, ритмичный, но более мягкий, чем нарастающий пульс страсти по другую сторону дымящегося кострища. Будто ветер поёт в кронах деревьев… только вокруг нет деревьев. И ветра тоже нет.
Это море.
Близился рассвет, небо на востоке бледнело. Баратол услышал, как Скиллара перевернулась на бок, тихо, но часто дыша. Резчик подтянул одеяла повыше, тоже повернулся на бок и мгновение спустя снова уснул.
Скиллара поднялась и села. Удар кремнём по железу, несколько искр – и трубка раскурена. Вчера она потратила последние деньги, пополняя свои запасы «ржавого листа» у маленького каравана, который двигался прочь от побережья. Встреча была неожиданной – отряды просто столкнулись на каменистой тропе. Торговцы сперва насторожились, а потом взглянули на них как будто с облегчением.
Чуму одолели. Так сказали таннойские духовидцы, снимая ими же провозглашённый карантин с Отатаралового острова.
Но Баратол и его спутники были первыми живыми людьми, которые повстречались караванщикам с того момента, как они вышли из маленькой прибрежной деревеньки – места высадки с корабля. Торговцы, везущие товары первой необходимости из Руту-Джелбы, боялись, что прибыли в вымерший край.
Два дня, пока Скиллара была не в себе, Баратол жалел, что вообще ушёл из своей кузницы. «Ржавый лист», любовник – она снова в мире с собой, слава Худу.
Скиллара поинтересовалась:
– Баратол, хочешь, я приготовлю завтрак?
Кузнец перевернулся на спину и сел, пристально разглядывая женщину в неверном утреннем свете.
Скиллара пожала плечами:
– Это женское дело. Ты расстроен?
– С чего бы это? – проворчал Баратол, глядя на всё ещё неподвижного Резчика. – Он и правда снова уснул?
Скиллара кивнула:
– Он мало спит ночью, если вообще спит, – из-за кошмаров или из-за страха кошмаров. Вот почему ещё полезно разделить с ним ложе – после этого он сможет выспаться и отдохнуть.
– Я восхищаюсь твоей добротой, – заметил Баратол, придвигаясь ближе к кострищу и разгребая посеревшие угли остриём кухонного ножа. Из рассветных сумерек справа вынырнул улыбающийся Чаур.
– И правильно делаешь, – ответила кузнецу Скиллара.
Баратол бросил взгляд на женщину:
– И это всё? Ты просто ему так помогаешь?
Скиллара отвела взгляд и затянулась трубкой.
– Не причиняй ему боли, Скиллара.
– Ты что, дурак? Я – как раз наоборот.
– Это я заметил. Но что если он в тебя влюбится?
– Не влюбится. Не сможет.
– Почему?
Скиллара встала и подошла к их пожиткам:
– Разводи огонь, Баратол. Горячий чай согреет наши косточки.
Если только они не промёрзли насквозь, женщина.
Чаур подошёл к Скилларе и нагнулся, чтобы погладить её по волосам. Не обращая на великана внимания, девушка достала свёртки с едой.
Чаур с живым интересом следил за каждой струйкой дыма, которую выдыхала Скиллара.
Да, парень, легенды не врут – некоторые демоны и вправду дышат огнём.
Они дали Резчику выспаться, так что он проснулся только к обеду – рывком сел, и удивлённое выражение на лице юноши сразу же сменилось виноватым. Солнце уже начало припекать, но с востока дул приятный прохладный ветерок.
Баратол заметил, как Резчик огляделся в поисках Скиллары, обнаружив её сидящей спиной к валуну, и как даруджиец вздрогнул, когда та ему подмигнула и послала воздушный поцелуй.
Чаур кружил по лагерю, словно любопытный пёс – звук прибоя был всё громче, и великан никак не мог скрыть, что ему крайне любопытно, что же там так шумит.
Резчик отвлёкся от Скиллары и некоторое время наблюдал за Чауром:
– Что это с ним?
– Море, – ответил Баратол. – Он никогда раньше не видел моря. Наверное, даже не знает, что это такое. У нас ещё остался чай, Резчик, а в тех свёртках возле Скиллары – твой завтрак.
– Уже поздно, – заметил даруджиец, поднимаясь, – надо было меня разбудить.
И тут Резчик понял:
– Море? Храни нас Беру, мы уже так близко?
– Слышишь запах? И шум?
Резчик внезапно улыбнулся – и эта улыбка была настоящей, первой настоящей улыбкой юноши на памяти Баратола.
