– Ненадёжность, молчание и равнодушие? Из этого состоит вера, Жемчуг?
– Как я и предупреждал, я неподходящий собеседник для таких споров.
– Но является ли что-то из перечисленного тобой предательством?
– Это как посмотреть. Зависит от того, считаем ли мы бога, которому молятся, в свою очередь обязанным помочь молящимся, из-за того, что они ему молятся. Если нет, если у них нет морального соглашения – то ответ таков: нет, это не предательство.
– Чего ради – кого ради – действует бог? – спросил Банашар.
– Если мы продолжим опираться на утверждение, высказанное выше, то божество отвечает лишь перед самим – или самой – собой.
– В конце концов, – голос Банашара сорвался, когда старик подался вперёд, – разве нам судить?
– Как скажешь.
– Так и скажу.
– Но если, – продолжил Жемчуг, – между богом и его почитателями существует моральное соглашение, то каждый отказ молящемуся – это предательство…
– Предполагая, что просьба, обращённая к богу, сама по себе отвечает соответствующей морали.
– Точно. Если муж молится о том, чтобы с его женой произошёл ужасный несчастный случай, чтобы он мог жениться на любовнице, то вряд ли какой-либо уважающий себя бог снизойдёт до помощи и выполнения такой просьбы.
Банашар расслышал иронию в голосе Когтя, но решил не обращать на неё внимания.
– А если жена – изверг и избивает своих детей?
– Тогда по-настоящему справедливому богу не нужно ждать молитвы, чтобы вмешаться.
– То есть сама по себе молитва мужа в любом случае зла, вне зависимости от его мотивов?
– Ну, с моей точки зрения, его мотивы сильно подпорчены наличием любовницы.
– А если бы эта любовница стала прекрасной и любящей мачехой?
Жемчуг заворчал и рубанул ладонью воздух:
– Хватит уже, Худ тебя дери, в этих моральных потёмках можно блуждать вечно. Я не понимаю, при чём тут…
Коготь умолк.
Сердце Банашара тлело в углях ожидания, и он отчаянно старался не всхлипнуть, не разрыдаться в голос.
– Они молились, но не просили, не спрашивали разрешения, не жаловались, – произнёс Жемчуг. – Они требовали. Предательство… они его совершили, да? – Коготь подался вперёд. – Банашар. Ты хочешь сказать мне, что Д'рек убила их всех? Всех своих жрецов? Они предали её! Как? Чего они требовали?
– Идёт война, – глухо ответил Банашар.
– Да, боги сражаются между собой – нижние боги – последователи переметнулись на другую сторону!
– Богиня слышала, как они выбирали, – с трудом проговорил Банашар. – Они выбрали Увечного Бога. Они требовали силу, силу крови. И богиня решила… если они так жаждут крови, они её получат. – Теперь старик практически шептал. – Они её получат.
– Банашар, погоди, почему последователи Д'рек выбрали кровь, силу крови? Это Старшая сила. Ты несёшь бессмыслицу.
– Культ Червя очень древний, Жемчуг. Мы даже не представляем насколько. Богиня, Мать разложения, Хозяйка червей – и ещё полудюжина её имён – упоминается в «Блажи Готоса», в тех отрывках, которые хранятся в храме. То есть когда-то хранились – эти свитки исчезли…
– Когда?
Банашар горько улыбнулся:
– В ночь, когда Тайшренн сбежал из Великого Храма Картула. Свитки у него. Должны быть у него. Понимаешь? Что-то с этим всем не так! Я кое-что знаю, Тайшренн кое-что знает – благодаря отрывкам из «Блажи», – и нам с ним нужно поговорить, понять, что произошло и что это означает. Это не имперское дело, но у богов война – и чья кровь, как ты думаешь, в ней прольётся? То, что случилось с культом Д'рек – это только начало!
– Боги предадут нас? – спросил Жемчуг, откинувшись назад. – Нас, смертных. Веруем мы или нет, наша кровь затопит землю.
Коготь замолчал на мгновение, затем продолжил:
– Возможно, тебе удастся убедить Тайшренна, если представится возможность. Но что до жрецов других богов – ты думаешь, тебе удастся убедить их? И что ты им скажешь? Объявишь реформацию, Банашар? Переворот среди верующих? Они тебе в лицо рассмеются.
– Мне в лицо – да. Но Тайшренн…
Собеседник Банашара немного помолчал. Мгла в комнате серела – приближался рассвет, а с ним – пронизывающий холод. Наконец, Жемчуг встал одним плавным, тихим движением:
– Я доложу Императрице…
– Императрице? Не глупи…
– Осторожнее, – мягко предупредил Коготь.
Мысли Банашара неслись отчаянно, быстро:
– Она нужна, только чтобы освободить Тайшренна от должности Высшего мага, чтобы развязать ему руки. К тому же, если слухи о том, что Серая Госпожа бродит по Семи Городам – правда, значит манёвры божественной войны уже ведутся в смертном мире. Императрице нужно знать об этой угрозе.
– Банашар, – заметил Жемчуг, – эти слухи не отражают и сотой доли правды. Сотни тысяч погибли. Может, миллионы.
Миллионы?
– Мне нужно поговорить с Императрицей, – повторил Жемчуг.
– Когда отправишься? – поинтересовался Банашар. А как насчёт тех, кто отрезает от нас Тайшренна? И тех, кто раздумывает, не убить ли меня?
– Я не уезжаю, – ответил Коготь, направляясь к двери. – Она прибывает сюда.
– Сюда? Когда?
– Скоро.
Почему? Но Банашар не успел задать этот вопрос, потому что собеседник покинул его.
Решив, что животному нужно размяться, Искарал Прыщ оседлал мула и пытался заставить его ходить кругами по палубе. Судя по всему, жрец утомлялся сильнее, чем это загадочное животное, потому что мул соизволял шагать не чаще, чем каждые пятьдесят ударов сердца.
Маппо прислонился к стене каюты, прикрыв покрасневшие глаза и чувствуя себя разбитым. Каждую ночь он плакал во сне, затем просыпался, понимал, что его кошмары выбрались за пределы мира иллюзий в реальность, и лежал под мехами без сна, дрожа от загадочной лихорадки. Трелль был действительно болен, болезнью отчаяния, стыда и вины. Слишком много ошибок, слишком много неверных суждений, слишком много блужданий вслепую.
Ради дружбы он предал своего единственного друга.
Я искуплю это. Клянусь перед всеми духами треллей.
Плотная, грязно-коричневая дымка окутывала женщину по имени Злоба, стоявшую на носу корабля. Ни один из бхок'аралов, которые сновали туда-сюда, цепляясь за снасти, не осмеливался приблизиться к ней.
Колдунья беседовала. Так сказал Искарал Прыщ. С духом не отсюда. Дух точно не имел отношения к морю – даже Маппо, который ничего не смыслил в таких вещах, видел, что эта дрожащая дымка, похожая на пыль на пожухшей траве, тут смотрится явно не к месту.
