Келл очнулся, разрываясь от боли.
От него будто отдирали что-то жизненно важное. Боль исходила из железного ошейника, отрезая силу и кровь, не давая думать, дышать. Он отчаянно взывал к магии, но она будто не слышала. Он задыхался, как утопающий, во рту стоял вкус крови.
Лес исчез, он находился в пустой, голой комнате. Келл содрогнулся: плащ и рубашка исчезли, голая спина и плечи прижаты к холодному металлу. И шевельнуться он не мог – стоял вертикально, но не на своих ногах. Его тело было зажато в какой-то раме, руки раскинуты в стороны и привязаны к железным прутьям. Плечи подпирал горизонтальный брус, вдоль спины и позвоночника шел вертикальный.
– Осталось от предшественников, – произнес ровный голос. Келл напряг глаза и увидел перед собой Холланда.
Антари стоял неподвижно, будто высеченный из камня. Взгляд был спокоен, только в черном глазу кружились серебристые тени, извивались, как змеи в масле.
– Что ты сделал? – прохрипел Келл.
– А что я должен был сделать? – Холланд склонил голову набок.
Келл стиснул зубы, заставил себя думать, преодолевая ледяную боль.
– Ты должен был… остаться в Черном Лондоне. Должен был… погибнуть.
– И обречь на гибель свой народ? Допустить, чтобы мой город снова полыхал войной, чтобы он все глубже погружался в пучину смерти, зная, что я могу его спасти? – Холланд покачал головой. – Нет. Мой мир слишком долго жертвовал собой ради твоего.
Келл раскрыл рот, но его опять пронзила боль. Как острый нож, она подбиралась к сердцу. Он опустил глаза и увидел, что печать на груди распадается. «Нет. Нет».
– Холланд, – простонал он. – Прошу тебя. Сними ошейник.
– Сниму, – медленно произнес Холланд. – Когда согласишься.
Его охватил страх.
– На что?
– Когда я был в Черном Лондоне, куда ты меня скинул, то заключил сделку. Мое тело в обмен на его силу.
– Чью?
Но там, во тьме, была только одна сила, с которой можно говорить. Та самая, что сокрушила свой собственный мир. Та самая, что, ускользнув оттуда в осколке камня, уничтожила половину его города. Теперь она пыталась поглотить его, Келла, душу.
– Глупец, – прохрипел он. – Ты же сам мне говорил, что впустить черную магию – значит все потерять… – Его зубы стучали. – Что ты либо хозяин магии… либо слуга. И посмотри… что ты натворил. Освободился от заклятия Атоса… но лишь сменил одного хозяина на другого.
Холланд взял Келла за голову и ударил затылком о металлический брус. Голову пронзила боль. Ошейник затянулся туже, печать над сердцем треснула и разошлась надвое.
– Послушай, – взмолился Келл, чувствуя, как угасает в груди биение второго сердца. – Я знаком с этой магией.
– Ты знаком лишь с тенью. С осколком его силы.
– Эта сила уже уничтожила один мир.
– И исцелила другой, – ответил Холланд.
Келла неудержимо трясло. Боль утихала, на ее место заступало что-то гораздо худшее. Холод, ледяной, смертоносный.
– Прошу тебя. Сними это. Я не стану сопротивляться. Я…
– У тебя уже был свой идеальный мир, – сказал Холланд. – Теперь я хочу такой же.
Келл закрыл глаза, попробовал собраться с мыслями.
«Впусти меня».
Келл сморгнул. Слова исходили из уст Холланда, но голос был чужой. Более мягкий, звучный. И даже лицо Холланда, когда он заговорил, стало меняться. Тени перетекли из одного глаза в другой, поглотив изумрудную зелень и окрасив его чернотой. В глазах клубился серебристый дымок, и сквозь него что-то выглянуло – или кто-то, – но это был не Холланд.
«Здравствуй, антари».
Лицо Холланда беспрерывно менялось, из жесткого становилось мягким, почти добрым. Морщины на лбу и щеках разгладились, будто на полированном камне, губы расплылись в чарующей улыбке. А когда существо заговорило, голосов у него было два: один звенел в воздухе, такой же, как у Холланда, но более мягкий, а другой звучал у Келла в голове, низкий и густой, как дым. И этот второй голос клубился перед глазами Келла, пытаясь проникнуть в его разум, выискивая лазейки.
«Я могу тебя спасти, – говорил он, цепляясь за его мысли. – Могу спасти твоего брата. Могу спасти все, что угодно. – Существо, как зачарованное, коснулось мокрой от пота пряди волос у Келла на лбу. – Только впусти меня».
– Ты чудовище, – прорычал Келл.
Пальцы Холланда сжались на горле у Келла.
«Я бог».
Келл чувствовал, как воля существа борется с его собственной, ледяными пальцами с холодной точностью прокладывает себе дорогу ему в мозг.
– Прочь из моей головы! – Келл изо всех сил рванулся вперед и ударил Холланда лбом в лоб. Его пронзила жаркая боль, из носа потекла кровь, но тварь в теле Холланда лишь улыбнулась.
«Я сижу в голове у всех и у каждого, – заговорила тварь. – Я везде и во всем. Я стар, как мироздание. Я жизнь, и смерть, и власть. Я неотвратим».
Сердце Келла колотилось как бешеное, но сердцебиение Рая утихало. Один удар на каждые два. Потом на каждые три. Потом…
Тварь сверкнула зубами.
«Впусти меня».
Ни за что. Келл подумал о своем родном мире – что с ним станет, если эта тварь в его облике проникнет туда? Он увидел, как рушится дворец, как темнеет река, как люди на улицах рассыпаются в пепел, как исчезают все краски, кроме черной, а посреди этого стоит он сам, как бывало в кошмарных снах. Стоит и ничего не может поделать.
По его лицу заструились слезы.
Ни за что. Он этого не сделает. Он этим не станет.
«Прости, Рай», – подумал он, понимая, что губит обоих. И вслух сказал:
– Нет. – Это слово больно царапнуло горло.
Но, к его удивлению, улыбка чудовища стала еще шире.
«Я надеялся на такой ответ».
Келл не понял, чему оно радуется, но потом чудовище отступило на шаг и распростерло руки.
«Мне это тело нравится. И раз уж ты отказал мне, я оставлю его себе».
В глазах существа что-то дрогнуло, затрепетал свет, мелькнула зелень, вспыхнула борьба, но потом все снова погрузилось в черноту. Чудовище чуть ли не укоризненно покачало головой.
«Ах, Холланд, Холланд…» – промурлыкало оно.
– Верни его, – потребовал Келл. – Мы еще не договорили. – Но чудовище, все так же качая головой, потянулось к горлу Келла. Он хотел отстраниться, но бежать было некуда.
«Ты был прав, антари, – проговорил монстр, коснувшись железного ошейника. – Магия – это либо слуга, либо хозяин».
Келл бился на металлической раме. Наручники врезались в запястья.
– Холланд! – закричал он, и это имя загремело гулким эхом. – Холланд, сволочь такая, дай же ему отпор!
