— И что я должен сделать? Чтобы доказать свою любовь? — Думала, он вспылит, но Рэндольф странным образом успокоился. И наконец посмотрел мне в лицо.
У него был такой усталый, замученный взгляд, что мне немедленно стало его жалко.
— Поклянись, что выживешь, — потребовала я, шалея от собственной наглости.
— Ты требуешь заведомо ложную клятву.
— Вот! Опять ты делаешь это! Как ты не понимаешь, что уже похоронил себя. Заранее. Если будет путь к спасению, ты его не увидишь. И не сможешь воспользоваться. — Я подошла к нему вплотную и выговорила четко, по слогам: — Представь, что я договорилась с судьбой. Потому что я — особенная и умею так. У тебя будет шанс. Но если ты твердо решил умереть, никакой шанс не поможет.
Рэндольф усмехнулся:
— Договориться с судьбой невозможно. Она всегда обманет.
— Тогда проваливай! Ищи себе другой смысл жизни. В мире полно дев, которые будут счастливы, если ты умрешь в их честь. Я еще соглашусь, если ты хочешь жить в мою честь, но умирать — не смей.
— Ты изменилась, Элисон, — его голос прозвучал нежно. Мне отчаянно захотелось не спорить, а целоваться. — Когда ты стала такой мудрой?
— Знал бы ты, сколько я об этом думала. Все мозги продумала. Вот чувствую, что-то неправильно, а понять, что именно, не могу.
— Хорошо, ты права, — неожиданно сдался фэйри. А я уже не надеялась его уговорить.
Он встал передо мной на одно колено, словно я должна была посвятить его в рыцари, взял в каждую руку по клинку и скрестил их на груди:
— Я, Рэндольф леан Фианнамайл, из клана Танцующих-с-Ветром, Мастер меча…
Мне захотелось извиниться. Только что я была такая суровая, такая сильная, а стоило настоять на своем, как почувствовала себя виноватой.
— …да будет тому залогом моя сила, а свидетелем меч и ветер, — он поглядел на меня. — Все как ты хотела, Элисон.
— Ты вправду выживешь?
— Я сделаю все, что будет в моих силах.
И тогда он наконец встал и обнял меня. С тихим стоном ткнулся лбом мне в плечо:
— Никогда больше не делай так. Пожалуйста.
— Никогда больше не смей умирать раньше смерти, — я не выдержала и все-таки заплакала. Рэндольф превращает меня в ужасную плаксу.
А потом как-то само собой получилось, что наши губы встретились. От первого же поцелуя перехватило дыхание, показалось, что кровь разом превратилась в смесь жидкого огня и похоти. Мы стояли, тиская друг друга в объятиях, и я умирала от желания.
— Хм-м-м… извините, что прерываю, — голосок Фэй выражал что угодно — ехидство, зависть, одобрение, но только не намерение действительно извиниться. — Может, вы продолжите в палатке? А то нам очень неудобно делать вид, что мы вас не видим.
* * *
Мы любили друг друга. Потом я долго, взахлеб, говорила, пытаясь рассказать ему все-все, что вместил этот месяц. И про своих новых друзей. От переносной печки тек жар по палатке. Я прикасалась к Рэндольфу, не веря до конца, что вот он, здесь и живой. Как-то уже смирилась с тем, что мы больше не увидимся.
Потом слова кончились, и мы снова любили друг друга, и я вскрикивала, не в силах сдержаться, а потом краснела, вспоминая, что тонкая ткань палатки не держит криков.
— Расскажи, что было с тобой за этот месяц, — попросила я фэйри.
Он помолчал:
— Я искал тебя. Я волновался.
— Прости.
— Уже простил.
— А где ты был?
— Возвращался в Рондомион. Был в Сэнтшиме. Искал тебя везде. Расспрашивал людей и фэйри. В Братсмуте узнал, что ты путешествуешь с труппой. Дальше было просто.
Я ойкнула и почувствовала себя страшно виноватой.
— А люди не замечали тебя… ну, что ты… из-за глаз?
— Иногда.
Мне показалось, он не хочет об этом говорить.
— Ты сказал, что чувствовал, когда я играла на флейте. Это правда?
— Да, — улыбка осветила его лицо. — Даже слышал иногда. Это было прекрасно.
Я достала чехол с инструментом. В палатке стояли густые сумерки, но мне и не нужен был свет. Пальцы собрали ее на ощупь, по памяти.
Дерево трепетало в руках, по нему бежали золотистые искры. Не помню, чтобы раньше флейта так вела себя. Даже боязно было играть — казалось, стоит выдохнуть, и звуком снесет половину лагеря.
— Сыграй! — голос Рэндольфа показался мне почти умоляющим. — Не бойся, мы тихо.
Я прижалась к ней губами, в воздух полилось что-то бесконечно печальное и нежное. И снова пришли образы. Дорога, трактиры, вереницы лиц, рож и харь. Звон клинков, сражения, кровь на песке, снова зимний тракт. Тревога, отчаяние, надежда…
Руки фэйри обняли меня сзади, он коснулся губами шеи. Я откинулась, устраиваясь в его объятиях. Печаль покидала музыку, а нежность оставалась, и все вокруг тонуло в ней. Я вдруг со стороны увидела свой танец с Паоло. Только вместо меня танцевала ослепительная рыжеволосая богиня, лишь смутно похожая на заурядное отражение, что я ежедневно видела в зеркале.
Я оторвалась от флейты, догадываясь, что будет дальше.
— Рэндольф, это ты делаешь? Это твоя музыка?
— Чейнадх — это я, Элисон. В нем часть моей души.
— Ох… — я изумленно замолчала, не зная, как реагировать на такое признание. Прижалась к флейте щекой. — Значит, мне не мерещилось, что все это время ты был рядом! А ты можешь сыграть?
— Лучше не надо.
Я не стала настаивать, все еще огорошенная полученным признанием.
— Как же так получилось? Ты специально это сделал?
— Можно сказать и так, — его голос был задумчив. — Это случилось давно, когда я только начинал служить князю Церы. Я был горд, впечатлителен и несдержан на язык. Князь потратил много сил, чтобы научить меня молчанию, бесстрастности и покорности. Тогда все несказанные слова обрели свое убежище здесь, — его пальцы легли на флейту поверх моих. — Я редко играю. Слишком много сожалений рождается каждый раз, когда беру чейнадх в руки.
Я возмущенно зашипела. Рэндольф всегда отзывался о своем князе без особой приязни, но с неизменным уважением, и мне казалось, что тот неплохой правитель. Нынешняя откровенность фэйри вызывала жгучее негодование.
— Как ты мог служить ему после такого?
— Он мой князь. Я дал клятву.
— Почему ты вообще оказался в услужении у князя Церы? И разве нельзя было вернуться домой?
Рэндольф вздохнул:
— Мне было немногим более двенадцати лет, когда случился выброс инферно. Мы с Террансом оказались в эпицентре. Он лишился тела. Я… меня закинуло в Церу. В Церу двумястами годами ранее. Я был ничего толком не умевшим самонадеянным мальчишкой с амбициями будущего главы клана. И в одночасье стал никем. Даже не изгнанником. Просто никем, для которого нигде не существовало места. Князь Церы принял меня, хотя мог бы зарезать, и никто не сказал бы в его адрес дурного слова. Но он увидел в куске сырого железа заготовку для будущего клинка и отдал приблудыша на воспитание мастеру Мечей, чтобы тот продолжил образование, которое я начал получать на родине. Так я стал клинком правителя Церы. Мой долг перед ним давал князю право делать то, что он делал.
