— Я не знаю! Она исчезла! Сбежала почти два месяца назад.
— Никогда не понимал твоего желания сделать из меня садиста, а из себя — невинную жертву, — задумчиво произнес гость. — Давай обойдемся без лжи и угроз. Ты ведь понимаешь, что без Элисон я не уйду?
— Я не лгу! — ее голос задрожал. — Можешь спросить у Саймона, девочек! Мы скрываем, как можем. Для всех она отправилась погостить к бабушке. Видят боги, такой позор! Как теперь я выдам замуж Фанни и Китти?!
Мужчина всмотрелся в ее заплаканное лицо и коротко выругался.
— Твоя дочь пропала два месяца назад, а ты думаешь только о репутации?! Да что ты за…
Она съежилась, глядя на его поднятый кулак снизу вверх расширенными зрачками, и он опустил руку и снова выругался.
— Ванесса, я хоть раз тебя ударил? — Женщина замотала головой.
Гость выдохнул, прошелся несколько раз по комнате, успокаиваясь.
— Ладно, — подвел он итог своим размышлениям. — Нет смысла искать виноватого или бросаться пустыми обвинениями. Девочка не могла исчезнуть бесследно, я ее найду. — Достав чехол для визиток, он протянул Ванессе еще один прямоугольник с золотыми буквами. — Здесь мой адрес, напиши на него, если она вернется.
Она взяла визитку двумя пальцами за краешек.
— Барон Никлаус фон Ройзен, — прочитала она вслух и бросила быстрый взгляд на гостя. — А ты вправду барон, Ник?
— Это как раз совершенно неважно, — он снова опустился в кресло и сплел пальцы. — В отличие от обстоятельств, при которых пропала моя дочь.
Франческа
Вещь, когда-то бывшая ошейником, лежит перед нами на столе. Вид у нее откровенно жалкий: кожа измусолена и пожевана, хуже, чем штора в гостиной. Серебряный оклад вокруг маленького камушка по центру почернел, а по самому камню теперь змеится трещина, разделяя его наискось.
Элвин, прикрыв глаза, водит руками над артефактом, пытаясь оценить его состояние. Я сижу рядом и стараюсь даже дышать неслышно, чтобы не помешать ему.
Если он… если мы… если еще возможно восстановить артефакт…
Боги, пожалуйста, сделайте, чтобы это было возможным!
Потому что если не получится, то я…
За этим «если не получится» была злорадная улыбка вечности. Время, которое собирает с людей свою дань. Старость, которая придет за мной, чтобы разлучить нас.
Навсегда.
Почему, ну почему я была такой идиоткой?! Почему попросила снять ошейник? Почему не спрятала потом его как следует?
— Все, — Элвин открывает глаза, и я ловлю в них отражение того страха — страха потерять друг друга, — что терзает меня сейчас. — Это бесполезно, Фран. Структура заклятья повреждена. Не восстановить.
Мне хочется закричать, но я только стискиваю подлокотник кресла.
Все. Вот и все.
Расплата за гордыню и глупость.
Я убью эту козу! Лично зарежу, зарублю мечом, отведу на скотобойню, прикажу выкинуть на улицу…
И ведь подумать только! Я еще упрашивала Элвина оставить это мерзкое животное!
— Тс-с-с, только не надо разыгрывать трагедию и рвать страсти в клочья, сеньорита.
Теплые руки ложатся на плечи, я замираю в объятиях, пряча лицо у него на груди. Внутри поднимается такая злость на себя — хоть плачь! Ну как я могла быть такой дурой? О чем я вообще думала в тот момент, я же даже не хотела, чтобы Элвин его снимал!
— Я разыгрываю?
— Немного. Вроде пока никто не умер, чтобы делать такое лицо.
— Пока…
— Звучит как обещание. И кто у нас ближайший кандидат в покойники?
Улыбаюсь почти против воли.
— Я. Я состарюсь, и ты меня бросишь.
От произнесенных слов становится легче. Страхи и сомнения живут в сумерках. Стоит вытащить их на свет, они теряют силу.
Элвин мягко проводит пальцем по моей шее.
— М-м-м… могу бросить тебя сейчас, пока ты еще молода и красива, — с обманчивой серьезностью предлагает он. — Будет не так обидно. Правда, тогда ты не сможешь жаловаться, что потратила на меня лучшие годы своей жизни.
— Ну уж нет! — я кровожадно улыбаюсь. — Не надейся, сначала я превращу твою жизнь в ад.
— Заманчиво, — он наклоняется ближе, губы почти касаются моих губ. — Начнешь прямо сейчас?
У поцелуя странный привкус отчаяния. Все было не так, когда у нас впереди была вечность. Не так остро, не так сладко и не так важно.
— А если серьезно, — спрашиваю я, когда он отрывается от моих губ. — Что нам делать? Что с нами будет?
Он мягко улыбается:
— Все не так страшно, Фран. У меня есть черновики создателя ошейника. И мы знаем, что в принципе это возможно — делиться с кем-то своей силой.
— Но ты же так и не смог…
Я отчасти помню, отчасти знаю по его рассказам, что за прошедшие десять лет Элвин не раз пытался повторить связавший нас артефакт, но так и не сумел понять принципов его действия.
— Будем честны: я никудышный теоретик, радость моя. Здесь нужен специалист уровня Джаниса. Или, может, Августы. Хотя не думаю, что ей будет интересно возиться с чем-то неживым.
Где-то в груди корчится и болит почти умершая надежда. Я хочу и страшусь поверить. Слишком мучительным, невозможным, невыносимым будет разочарование.
— Правда? — спрашиваю я шепотом и смотрю на него широко раскрытыми глазами.
Элвин улыбается, как бы отвечая: «Конечно! Не создавай проблемы на ровном месте, Фран».
И я верю этой улыбке. Потому что верю в него. И в его способность разобраться с чем угодно.
Нас прерывает требовательный стук в ставень. Вспомнив, что мы на третьем этаже, я вздрагиваю.
— Что это?
— Мерлетта, — его лицо стремительно мрачнеет. — Кому еще неймется?
Синяя птица влетает в распахнутое окно и зависает в воздухе посреди комнаты. Пламя свечей вздрагивает и колеблется от ветра, поднятого ее крыльями.
— Элвин, это Юнона, — говорит она незнакомым женским голосом, а дальше идет поток слов на анварском. Слишком стремительный, чтобы я могла разобрать хоть что-то. Прежняя Фран знала анварский, но мне удалось вспомнить только самые азы.
Я вслушиваюсь в речь птицы, тщетно пытаясь понять хоть что-то, но ухо выхватывает лишь отдельные слова: братство, вся семья, искажение, магия, очень важно…
Элвин тоже слушает птицу. Слушает едва ли не более внимательно, чем я. А когда мерлетта лопается с треском, поворачивается ко мне с кривой улыбкой.
— Я уезжаю.
— Сейчас? Куда?
— В Анварию, судя по всему. Я и так собирался, а теперь… Скажем, теперь у меня появилась еще одна причина навестить Августу.
