Глава 13. Обворованные
Франческа
— Впусти меня!
Как же надоели эти просьбы! И стук. И бояться надоело!
Я чуть отступаю, чтобы полюбоваться своей работой — совсем небольшой кусочек целого зеркала с краю рамы. Сотая часть всей работы, если не меньше.
Но все же куда больше, чем было, когда я только начинала.
В зеркальной глади мелькают картины. Оборванные, неполные, фрагменты мозаики.
Подношу еще один осколок к краю. Он точно отсюда — острый зигзагообразный скол идеально ложится сверху.
Подошел! Затаив дыхание, я наблюдаю, как зеркало идет рябью, словно впитывая в себя недостающий кусочек.
Зачем я делаю это? Не знаю. Мне просто кажется, что так правильно.
Еще бы этот за дверью не мешал.
— Открой дверь!
Что толку таиться, если он все равно знает, что я здесь?
— Ты кто? — набираюсь я смелости, чтобы ответить неизвестному за дверью.
Стук утихает, и в зале повисает тишина.
— Я друг, — отвечает он неуверенно. — Впусти меня, Фран!
— Зачем?
Снова пауза.
— Я нужен тебе.
— Не нужен.
— Нужен, — теперь он говорит вкрадчиво. — Ты искала меня. Ты мечтала обрести силу. Чтобы никто не мог тебе указывать. Чтобы ни от кого не зависеть. Я дам тебе все это, Фран. Только впусти!
— Что ты несешь?!
Смех из-за двери:
— Правду. Дело не в детях, Фран, и ты это знаешь. Ты же хочешь, чтобы тебя уважали. Чтобы считались и не смели фыркать «человечка». Быть рабыней или Голосом — не для тебя, ты рождена, чтобы править. И ты достойна править. Не меньше, чем княгиня Иса.
Я не понимаю, о чем он говорит, но нечто внутри меня отзывается на его слова, подтверждая: истина. Сердце вдруг начинает колотиться, а ладони покрываются влагой.
Неужели он прав? И что будет, если я открою?
— Они видят в тебе дрессированную зверушку, — продолжает искушать голос. — Все. Даже Элвин. Ты ведь замечала, что им совершенно невозможно управлять…
— Нет!
Я по-прежнему не понимаю, о чем он, просто чувствую: это ложь. Гадкая, подлая, пачкающая что-то очень дорогое для меня.
— Впусти меня, Фран.
— Убирайся! — сквозь зубы приказываю я.
Из-под двери в лабораторию пробивается свет. Я приникаю ухом к полированному дереву, втайне сожалея, что не могу больше превращаться в кошку. У маленькой Фран слух куда лучше человеческого.
Шорохи. Позвякивания. Тяжкий выдох и отрывистая непристойная реплика.
Что он там делает?
Прижимаюсь плотнее к створке, а та неожиданно распахивается с легким скрипом. Я вваливаюсь внутрь.
Пробежав по инерции пару шагов, выпрямляюсь с таким видом, словно зашла по делу. Элвин не узнает, что я подслушивала, если сама себя не выдам.
А я не была раньше в лаборатории. Или была, но не помню. В этой, новой жизни я пыталась войти в нее пару раз, но не смогла открыть дверь.
Здесь пахнет воском, сухими травами и еще чем-то неприятным и резким. На столах и в шкафах прячется столько всего интересного! Реторты. Страшноватые щипцы, зубастые ножи и крючья, похожие на инструменты палача. В полных мутного раствора банках что-то плавает — лучше не знать, что именно и было ли оно когда-то живым. На стенах схемы и карты. Книги — не так много, как в библиотеке, но все равно целый шкаф. И эта штука — переплетение бронзовых колец на ножке, высотой в половину человеческого роста…
Элвин поднимает голову и морщится:
— Боги, Фран! Тебя что, не учили стучаться?!
— Почему ты сидишь в темноте?
Я уже привыкла к яркому свету магических ламп. При нем можно читать не хуже, чем днем. Но эту комнату освещает только одинокий масляный фонарь на столе рядом с магом.
— Фонит. Это же лаборатория, сеньорита, — говорит он так, будто это все объясняет.
— А что ты делаешь?
Он морщится и порывается спрятать под стол левую руку, отчего мое любопытство вспыхивает с утроенной силой.
— Уйди.
Ни за что не уйду, пока не узнаю, чего он от меня прячет.
В три шага я преодолеваю расстояние до стола, пока маг неуклюже пытается натянуть перчатку.
— Ой…
— Ну да, — он отбрасывает перчатку в сторону и сует мне руку почти под нос, заставляя отшатнуться. — Попроси женщину, и она все сделает наперекор.
Я с отвращением разглядываю отростки лианы, торчащие в стыках медных пластин.
— Налюбовалась? — в его голосе нет злости, только усталость. — Теперь уходи!
Капля крови срывается с ладони и падает на пол. Элвин снова опускается в кресло, берет нож. В голос ругаясь, обрезает отросток у основания и швыряет в стоящий рядом таз к трем другим. Окровавленные, вяло подрагивающие, они похожи на отрубленные пальцы.
— Что это?! — от ужаса у меня получается говорить только шепотом.
— Подарочек из Роузхиллс. Не бойся, не заразно. Но смотрится мерзко, ага.
К горлу подкатывает тошнота. Я закрываю рот ладонью и с ужасом слежу, как он отрезает следующий отросток.
— Блевать — в тазик, — сквозь зубы говорит Элвин. — А лучше за дверью.
В другой ситуации я бы ужасно разозлилась на него за такие слова.
— Больно?
— А ты как думаешь, радость моя? — с тихим стуком в таз падает последний отросток. Маг откидывается в кресле и тяжело дышит. С его лица медленно сходит страдальческая гримаса, а я вдруг замечаю, какой у него измученный вид. Осунулся, темные круги под глазами.
И вдруг приходит желание поддержать его. Обнять, прижаться, поцеловать в плохо выбритую щеку, сказать, что все будет хорошо и что я в него верю…
— Это можно вылечить?
Он морщится, открывает глаза и медленно натягивает перчатку.
— Я не знаю, Фран. Нужно посоветоваться с Августой. Но я не могу сейчас уехать.
— Почему?
— Долг перед Исой. И я не хочу оставлять тебя одну.
Сочувствие испаряется мгновенно и безвозвратно. Ненавижу, когда мне делают благодеяния, о которых я не просила, а потом предъявляют, как счет к оплате.
— Вот только на меня не надо перекладывать! Я об этом не просила.
— Не просила, — Элвин пожимает плечами. — Это мое решение.
Он проводит рукой над тазом. Обрубки лианы вспыхивают и сгорают, оставив жирные хлопья пепла.
