И жить дальше, зная, что княжий выродок остался безнаказанным?
Прощать обидчиков Кьяра не умела. Никогда.
Ее совесть — совесть потомственной воровки, дочери хансинорских трущоб, — была молчалива и покладиста. Порой она робко заявляла о себе. Как тогда, с Элисон. Но Кьяра умела пропускать мимо ушей эти тихие жалобы.
Своя шкура ближе к телу.
Почему же она делает это сейчас? Жалость? Неуместная сентиментальность на третьем десятке лет?!
Где была жалость раньше, шестнадцать лет назад? Когда Кьяра первый раз убила. Вот такого же мальчишку.
За кусок хлеба.
Чтобы Черная побрала эту проклятую жалость!
Она сделала шаг назад, порываясь уйти. Снова вернулась к двери и со стоном уперлась лбом в окованное железом дерево.
Сколько часов она провела здесь в последние недели? Не сосчитать.
Из-за стены снова послышались негромкие голоса. Как много они болтают…
А что еще делать в темноте?
Снова говорил тамерец. Он любит поговорить. О себе, о жизни. Вот сейчас принялся читать стихи — надо же, эстет! А с виду обычный наемный убийца.
Мальчишка — из подслушанных разговоров она узнала, что его зовут Робин, — больше молчал. Он уже рассказал южанину всю немудреную историю своей короткой жизни. Беспризорник, бродяжка, как сама Кьяра. Родился в трущобах Ист-Уорхолл-Энд, в восемь лет после смерти отца был отдан мачехой помощником к мяснику. Сбежал от побоев, приблудился к банде, которой заправлял Лакричный Гарри.
Гарри Кьяра знала. Он был ублюдком. Скользкой сволочью, дрянью. В своей прошлой жизни удачливой молодой воровки Кьяра Шелковые пальчики не подала бы ему руки.
Он подбирал мальчишек, натаскивал на ремесло воришек, криво натаскивал, неумело. Попадется — не жалко. В маленькой банде, которую Гарри любил называть «семьей», царили звериные порядки и право сильного. А еще, по слухам, он любил использовать своих мальчиков грязным и противоестественным образом.
Надо уйти! Сдохни, неуместная глупая жалость! Нельзя обманывать Блудсворда! Только не его.
Кьяра сняла с шеи ключ и вставила в замок.
— Пойдем, — велела она, заглядывая в камеру.
Свет фонаря высветил влажные стены в плесени, охапку соломы на полу, тощую фигурку в углу — ребра да кости.
На то, что сидело в другом углу, Кьяра старалась не смотреть. Она помнила, что амулет защищает ее от творения мага, но находиться рядом с этим…
Неуютно.
— Куда? — пискнул мальчишка. И попятился.
— Что ты хочешь сделать с мальчиком? — булькнуло существо в углу, и Кьяра в очередной раз поразилась силе воли тамерца, который уже два месяца успешно противостоял заклятью, не давая завершиться трансформе.
— Если хочешь жить, иди со мной, — холодно сказала Кьяра. — Я тебя выпущу.
Бродяжки недоверчивы, жизнь приучила их к тому, что бесплатный сыр встречается только в мышеловке. Пусть откажется, струсит, не поверит. Тогда она сможет захлопнуть дверь и уйти. И паскуда-совесть больше не будет грызть ночами — он сам выбрал смерть.
Мальчишка пискнул неразборчивое и пополз к Кьяре. На четвереньках, мелко перебирая руками и ногами.
Звереныш.
Она смотрела на него, испытывая смесь жалости и гадливости. Ради этого ничтожества она рискует местью и даже жизнью?
— Встань!
Он поднялся.
И заверещал, тонко, по-заячьи, когда кинжал вспорол ему запястье. Возмущенно рыкнул тамерец рядом.
— Молчи! — сквозь зубы приказала Кьяра, сжимая в руке тонкое запястье. Кровь капала на пол, стены.
Мальчишка не внял, и тогда она от души влепила ему пощечину. И еще одну, для верности.
Крик оборвался.
— Вот так, — удовлетворенно заметила Кьяра. — Этот, — она кивнула в угол, по-прежнему избегая смотреть лишний раз на тамерца или называть его по имени, — сожрал тебя. Я не уследила. Пошли, дам одежду.
Мальчишка даже «спасибо» не сказал. Жмуря слезящиеся от света глаза, переоделся в протянутые Кьярой тряпки. Купленные у старьевщика за медный грош, они были ему великоваты.
И задал стрекача, стоило ей приоткрыть наружную дверь.
Ну вот и все.
Женщина без сил опустилась на пол.
Зачем она это сделала?
Имей Кьяра привычку доискиваться до первопричин тех или иных поступков, она сумела бы ответить на этот вопрос. Сотворить с мальчишкой то, что предлагал ее хозяин, было равносильно признанию правоты княжьего отпрыска. Пойманный вор заслуживает любой, самой немыслимой жестокости.
Это лишало смысла и месть, и саму жизнь Кьяры.
Рэндольф
Трибуны и навес содрогнулись от слаженного вопля сотен глоток. Фэйри зажал «рану» в боку и упал. Дисциплинированно, как учили.
Чарли поморщился. Вот ведь дубина ушастая. Нет бы покачнуться сначала, сделать шаг назад, поиграть. Никакого чувства момента. Тьфу.
На лице победителя вместе с торжеством отображалось недоумение, словно он сам не мог понять, как сумел взять верх, но тупить или изображать цацу, как любил делать длинноухий, тот не стал. Вскинул меч и прокричал что-то ликующее. Зал ответил. Возмущенно орали проигравшие, от них летели оскорбления и упреки. Восхищенно — рискнувшие поставить, вопреки всем победам новичка, на неплохого, но в целом-то заурядного бойца.
Вторых было меньше раз в пять, если не в семь. Чарли довольно прищурился, мысленно подсчитывая прибыль.
Носилки с «пострадавшим» уже унесли, на арену высыпали работники, чтобы засыпать пятна крови свежим песочком, а зрители всё не унимались.
И пусть их.
Следующий бой — тореро с быком — организовывал не Чарли. Не разменивался он больше на такую мелочь. Но следовало дождаться конца, чтобы получить причитающуюся прибыль.
Жаль, теперь из-за «раны» придется недельки две придержать длинноухого. Но ничего, простой окупится позже. Никому не интересны непобедимые бойцы. А вот когда зритель знает, что исход не предрешен, тогда появляется и азарт, и интерес, и деньги…
Золотое дно этот ушастый. Ну какой еще боец сможет проигрывать и выигрывать любую битву, хоть с безусым мальчишкой, хоть с чемпионом. И делать это так, что даже у седых ветеранов, регулярно посещавших Арену, не возникнет и тени мысли о подставе.
Чарли поморщился, вспомнив скандал с договорным боем, в который влип сразу после того, как взялся за отцовский бизнес.
Ладно, ближайшие две недели длинноухий не встанет, аптекарь божился, что действия яда хватит, чтобы приковать фэйри к постели на этот срок. Главное, чтобы влез в бочку, как всегда после арены. Чистюля.
