Довольная улыбка на его лице показала, что Юнона на верном пути.
— Знаешь, — продолжала она осторожно. — Сейчас я действительно понимаю, насколько ты был прав. Сила не к лицу женщине, она внушает гордыню. Мне нравится быть слабой рядом с тобой.
Говорить нужно было ласково и беспечно, ничем не выдавая, как колотится сердце и обмирает все внутри. Она вела к этому разговору уже несколько недель. Мягко, исподволь подталкивала Отто к нужным выводам.
— Наверное, в каждой женщине это есть, — задумчиво продолжала она, рисуя пальчиком узор на его коже. — Желание, чтобы нас покорили, присвоили, укротили. Мы не можем сдаться просто так, без боя. Но я думала, что тень навсегда лишает меня права быть слабой. Если поддаться и самой выбрать себе мужчину — это уже не то. А ни один из окружавших меня слабаков никогда не сумел бы сделать того, что сделал ты…
От самодовольной улыбки на лице Отто ей захотелось впиться когтями в его лицо. Неужели он действительно верит тому бреду, что сейчас несет Юнона?! Жалкое ничтожество!
Верит, и хорошо. Просто прекрасно.
— Я думала, это невозможно, — прошептала она, бросив еще один покорный и восторженный взгляд. — Как ты этого добился?
Он хрипло рассмеялся:
— Это было непросто.
— Но ты сделал это?
— Сделал.
— Но как?! — побольше восхищения и трепета в голосе.
Лишь бы ничего не сорвалось! Приступы помутнения у Отто сменялись просветами, когда он сознавал свою роль тюремщика и насильника. Тогда он то умолял о прощении, то пугал ее бешенством и ревностью.
Порой Юноне казалось, что Отто тоже ненавидит ее. Как ненавидит и любит свое дурманное зелье курильщик опия.
— Я почти год искал того, кто мог бы мне помочь. Нанимал магов. Извел состояние на шарлатанов. А потом мне подсказали выход на этих людей… — он замолчал.
Давай уже! Говори дальше, ты, дубина!
— Людей? — мягко переспросила Юнона, приглашая продолжить.
Ее пальцы медленно скользнули по плечу мужчины, обрисовали бицепс, спустились по предплечью к мощному покрытому короткими светлыми волосами запястью и странному браслету из литых золотых бусин.
Браслет Юнона разглядывала уже не в первый раз. Очень уж любопытные символы были выгравированы на нем.
Отто поморщился, перехватил ее руку и отвел в сторону.
— Не надо, — буркнул он.
— Конечно, не буду, медвежонок.
Нет, он не медведь, он — осел. Бугай, которого нужно охолостить.
Да продолжай ты уже!
Но изменившийся ритм его дыхания и сузившиеся глаза говорили, что момент упущен. Юнона мысленно выругалась. Все старания насмарку!
— Зачем ты спрашиваешь? — подозрительным и сварливым тоном спросил любовник.
— Просто к слову пришлось. Если не хочешь, не будем больше об этом, милый.
«Я это припомню, — поклялась она мысленно, отвечая на поцелуй. — Верну тень и все тебе припомню!»
Глава 15. Игра по-крупному
Элисон
Беда пришла неожиданно. Мы третий день как прибыли в город Иль-де-Шьян, успели дать только одно представление и планировали задержаться до конца недели. На ночь глядя Паола осознала, что шкодливый мальчишка, живущий в ее душе, требует праздника, и отправилась на поиски сомнительных удовольствий. Вернулась под утро, в женском теле, непривычно мрачная, отказалась от завтрака и, вместо того чтобы завалиться дрыхнуть, пошла говорить с Ринглусом.
Палатка — не лучшее убежище для тайных разговоров. Тонкая ткань не хранит секретов. Особенно если один из собеседников кричит на весь лагерь.
— Я сказал нет! Ты идиот, но ты взрослый идиот! — никогда раньше я не слышала, чтобы Ринглус повышал голос.
Ответ Паолы был неразборчив.
— Нет, именно идиот. А впрочем, неважно. Пусть будет идиотка. Мы и так постоянно вытаскиваем твою задницу из неприятностей, которые ты на нее собираешь. Ты слишком любишь нарываться, чтобы я поверил в случайность. Может, тебе просто хочется быть наказанной, девочка?
Голос Паолы дрожал и прерывался рыданиями. Я опять не смогла ничего разобрать.
— Не в этот раз, Апполинария, — Ринглус сбавил тон. — Я хотел бы тебе помочь. Но не за счет всех остальных. Мне жаль, что урок получится настолько суровым. Прости.
Раздался грохот, словно уронили медный таз, потом из палатки выскочила фэйри. Окинула безумным взглядом подтянувшуюся на шум труппу, выругалась низким, мужским голосом и убежала.
Полог откинулся, и следом за беглянкой показался Ринглус. Лицо его выражало гнев и досаду.
— Что? — спросил директор у нас. — Что еще я должен был сказать?
Паоло проигрался подчистую. Причем не абы кому, но местному воровскому барону.
— Это ж надо было еще найти самую злобную гадину среди всей местной швали и уговорить сесть за стол! — повторял Ринглус. — Как можно после такого говорить о невезении?!
Чтобы выплатить долг, гистрионам пришлось бы продать всех лошадей и телеги, а также часть реквизита, что сразу ставило под вопрос дальнейшее существование труппы, и Ринглус ответил «нет».
Воровская община дала три дня, чтобы собрать деньги. Отрыдав свое по загубленной жизни, фэйри категорически отказалась бежать. На прощание барон предупредил ее, что, если должник исчезнет, не расплатившись, долг повесят на всю труппу. Смуглянка ходила, гордо распрямив спину, еще более отрешенная, чем обычно. А вечером вдруг подошла ко мне и протянула сверток.
— Подарок. На память.
Внутри оказалось два потрясающих черепаховых гребня.
Фэй плакала. Зигфрид и Тильда угрюмо молчали. Ринглус тоже молчал или ругался, отдавая приказы и придираясь к малейшим недочетам в работе над обустройством лагерного быта. Фернанд мрачно барабанил пальцами по новому бронзовому зеркалу — тоже подарку от Паолы «на память» — и раскладывал бесконечные пасьянсы, которые никак не желали сходиться.
Утром четвертого дня к нашему скромному лагерю вышла банда из десяти человек под предводительством массивного мужчины средних лет.
— Такой эскорт — и по мою душу, Гильом? Я тронут, — Паоло был непривычно бледен, но голос его звучал уверенно и полнился нахальством, как обычно. — Неужто боишься, что я тебя обижу по дороге?
— Где мой звон, Поль?
— Прости, — по-шутовски развел руками фэйри. — Вызвенел весь. Но я могу отсосать в качестве компенсации. Пойдет?
Он трусил, страшно трусил. И от этой трусости становился еще более развязным. Не мужчина — мальчишка, привыкший срывать с дерева жизни плоды сомнительных удовольствий и сбегать от ответственности, оставляя Паолу расхлебывать последствия. Сейчас он впервые в жизни встречал опасность лицом к лицу.
