Длинное лицо Оваля еще больше вытянулось, усмешка обнажила по-лошадиному крупные зубы:
– Тогда, наверное, вы очень удивитесь, узнав, что сейчас среди Торговых Миров вряд ли отыщется хоть один, где бы не болтали во всеуслышание, что ваш племянник похитил кого-то из подданных Мула, действуя от имени Академии, и дал Мулу повод для объявления войны. Черт подери, Ранду, вы витаете в облаках! Ни за что не поверю, что вы к этому руку не приложили. Поздравляю – сработано на славу!
Ранду печально покачал седой головой.
– Ничего подобного. Моего участия здесь нет. Равно как нет и участия моего племянника, который теперь сидит в тюрьме на Терминусе и может не дожить до того дня, когда все будет успешно завершено. Я только что получил от него сообщение. Через зону военных действий непостижимым образом была переправлена персональная капсула. Она попала в Хейвен, а оттуда – сюда. Целый месяц болталась неизвестно где.
– Ну и?
Ранду, потирая руки, грустно сообщил:
– Боюсь, что нам уготована та же роль, которая в свое время досталась диктатору Калгана. Мул – мутант!
После этих слов установилась гробовая тишина. Слышно было, как стучат сердца. Примерно такой реакции Ранду и ожидал.
Однако когда Мангин подал голос, не было заметно, что он хоть сколько-нибудь взволнован.
– Откуда вы знаете?
– Со слов моего племянника. Повторяю – он был в Калгане.
– Какой именно мутант? Они бывают разные.
Ранду надоело сдерживать себя.
– Да! Разные! Какие угодно. А Мул – один! Какой еще мутант сумел бы начать карьеру, будучи никому не известным человеком, собрал бы армию, основал, как говорят, свою первую базу на астероиде площадью в пять миль, потом захватил бы планету, потом – целую систему, потом регион, а потом напал бы на Академию и побил бы их при Хорлеггоре? И все это – за два-три года!
Оваль Гри пожал плечами.
– И вы думаете, он одолеет Академию?
– Не знаю. А если да?
– Простите, но я – не романтик. Академию победить нельзя. Все-таки никаких новых фактов вы не сообщили, кроме свидетельств… ну, скажем прямо, малоопытного юноши. Полагаю, нам нечего пока над этим головы ломать. Несмотря на все победы Мула, нас пока никто не тронул, а пока он нас не трогает, не вижу особых причин для беспокойства.
Ранду нахмурился. Он физически ощущал, как его все сильнее опутывают невидимые нити безнадежности.
Он спросил у обоих:
– Удалось ли нам войти с Мулом в непосредственный контакт?
– Нет, – дружно ответили собеседники.
– Не удалось, хотя мы пытались, не правда ли? Разве не правда, что наша встреча здесь не будет гроша ломаного стоить, если нам не удастся войти с ним в контакт? Разве не правда, что до сих пор тут пока больше выпивают, чем думают, и больше отдыхают, чем делают, – это, кстати, цитата из последнего номера «Радол трибьюн». А все потому, что мы не можем связаться с Мулом. Господа, у нас почти тысяча кораблей, готовых броситься в битву по первому приказу, чтобы одолеть Академию. Я считаю, что положение нужно коренным образом изменить. Корабли должны быть готовы к другому. Они должны быть повернуты против Мула.
– То есть как? Воевать за этого тирана Индбура и прочих кровопийц из Академии? – с плохо скрытой яростью спросил Мангин.
– Давайте уточним, – взмахнул рукой Ранду. – Я сказал: против Мула, а за кого – неважно!
Поднялся Оваль Гри.
– Ранду, в этом деле я вам – не помощник. Изложите все, когда вечером соберется весь Совет, если вам не терпится совершить политическое самоубийство.
Не сказав больше ни слова, он удалился. За ним молча последовал Мангин. Ранду остался один и целый час перебирал в уме возможные варианты.
Вечером на Совете он не сказал ни слова…
А на следующее утро в комнату Ранду ввалился Оваль Гри, одетый как попало, небритый, непричесанный.
Ранду сидел за еще не прибранным после завтрака столом. Он взглянул на Оваля с искренним удивлением. Даже трубку выронил.
Оваль хрипло выкрикнул:
– Ночью бомбардирован Мнемон! Вероломное нападение!
Глаза Ранду сузились.
– Академия?
– Мул! – рявкнул Оваль. – Мул! Без причины, вероломно! – кричал он, размахивая руками. – Большая часть нашего флота присоединилась к объединенной флотилии. Небольшого числа кораблей, оставшихся на планете, было недостаточно. Они уничтожены! Враги пока не высадились. Может быть, и не высадятся, сообщают, что половина вражеских кораблей уничтожена. Но это – война, и я пришел спросить у вас, как на все это смотрит Хейвен.
– Полагаю, что Хейвен на это смотрит с точки зрения выполнения Федеративной Хартии. Вот видите? Вот он и на нас напал.
– Этот Мул – безумец! Разве ему под силу захватить Вселенную?
Оваль подбежал и схватил Ранду за руку.
– Наши, те немногие, кто выжил после битвы, сообщают, что у Мула есть новое оружие. Депрессор ядерного поля!
– Как?!
– Большинство наших кораблей погибло, – продолжал Оваль Гри, – поскольку были лишены возможности применить ядерное оружие. Несчастные случаи и саботаж исключены. Это все – оружие Мула. Оно, видимо, еще недоработано. Эффект был неполным. Была кое-какая возможность его нейтрализовать – у меня пока нет полной информации. Но вы должны понять, что такое оружие в корне меняет картину войны, и может случиться так, что весь наш флот окажется абсолютно беспомощным.
На Ранду навалилась страшная слабость.
– Боюсь, – проговорил он безнадежно, – что родился монстр, который пожрет нас всех. И все-таки мы должны с ним сразиться!
Глава 17
Видеосонор
Дом Эблинга Миса, расположенный не в самом фешенебельном районе Терминуса, был хорошо известен в кругах интеллигенции, литераторов и вообще всей мало-мальски читающей публики в Академии. Отношение к месту обитания старого чудака зависело от того, кто какими источниками информации пользовался. Для кропотливого биографа оно было «символом ухода от реальности», для того, кто по вечерам пробегал взглядом колонки новостей, – «логовом, в котором царил типично холостяцкий беспорядок». Один доктор философии из Университета отметил, что в доме «прекрасная библиотека, но книги расставлены без всякой системы», а приятель Миса, далекий от университетских кругов, заметил, что там «всегда найдется, что выпить, и можно без стеснения забраться с ногами на диван». Наконец, в телевизионных сплетнях было сказано о «полуразвалившейся, угрюмой обители известного грубияна, полоумного Эблинга Миса».
У Байты была возможность взглянуть на дом Миса своими глазами. Кроме беспорядка, ничего особенного она не заметила.
