– Но если они развиваются по Плану Селдона, значит, Мул должен быть разбит Второй Академией!
Похудевшее лицо Миса напряглось в раздумье.
– Ты снова об этом… Видишь ли, я полагаю, что создание и развитие Второй Академии было гораздо более сложной задачей, чем затея с нашей. Вторая должна была быть более сложна по структуре, и не исключено, что процент ошибок в вероятности, связанный с ее развитием, мог оказаться выше. И если Вторая Академия не победит Мула, дело может оказаться плохо. Очень плохо. Смертельно плохо! Это будет означать конец человеческой расы, конец теперешнего человечества.
– Нет!
– Да! А если потомки Мула унаследуют его психическое могущество? Понимаешь? Homo sapiens не выдержит конкуренции. Разовьется новая, доминантная раса – новая аристократия, которая превратит homo sapiens в бессловесных рабов. Разве не так?
– Да, похоже, что так.
– И даже если по какой-то причине Мулу не удастся создать династию, он все равно успеет создать новую Империю, которую будет держать в повиновении единоличной властью. Она умрет только тогда, когда умрет он. После этого Галактика останется такой же, какой была до него, – только Академии перестанут существовать – Академии, вокруг которых могла бы сформироваться реальная, здоровая Империя. И конца этому ужасу видно не будет.
– Что же нам делать? Можем мы предупредить Вторую Академию?
– Мы обязаны это сделать, иначе они могут стать жертвой собственного неведения, а этим рисковать нельзя. Но я не вижу, как мы могли бы их предупредить.
– Не видите?
– Я не знаю, где они находятся. Они «на другом краю Галактики» – вот все, что мне известно, и выбирать надо из миллионов миров.
– Эблинг, неужели здесь ничего нет про это? – с отчаянием спросила Байта, показывая на стопки фильмокопий, которыми был завален стол.
– Нет. Ничего. Пока я не нашел. И эта таинственность тоже о чем-то говорит. Этому наверняка есть причина.
Глаза его стали задумчивы.
– А теперь оставь меня. Я и так потерял уйму времени, а его все меньше и меньше…
Он отвернулся и прильнул к окуляру проектора. Вечером того же дня Торан, выслушав рассказ жены, сказал:
– Ты думаешь, он прав, Бай? Тебе не кажется, что он немного… – Смутившись, Торан замолчал.
– Он в порядке, Тори. Он очень ослаб, я знаю. Конечно, он нездоров – исхудал, внешне переменился. Я думаю, это оттого, что он совсем не бывает на воздухе. Но ты бы посмотрел, как он преображается, когда речь заходит о Муле, о Второй Академии. Глаза у него сразу становятся ясные, чистые, как небо. Он знает, о чем говорит. Я верю ему.
– Значит, есть надежда.
Слова Торана прозвучали наполовину вопросительно.
– Я… этого не поняла. Может быть. А может быть, нет. Я теперь всюду хожу с бластером.
В руке ее сверкнул небольшой пистолет.
– На всякий случай, Тори, на всякий случай…
– На какой случай?
Байта истерично рассмеялась.
– Может быть, я тоже немного сошла с ума, как Эблинг Мис.
…А Эблингу Мису между тем оставалось жить всего семь дней. И они шли, эти семь дней, день за днем, медленно и спокойно.
Торану казалось, что все кругом погрузилось в спячку. Тепло и тишина отдавали летаргией. Казалось, жизнь утратила всякое подобие действия и превратилась в тягучее, липкое море сна.
Мис окончательно окопался в хранилище, но его упорная деятельность не приносила никаких плодов. Во всяком случае, он никому ничего не сообщал. Ни Торан, ни Байта с ним не виделись. Только из уст Магнифико, суждениям которого они не привыкли особенно доверять, они узнавали о жизни старого ученого. Магнифико, в эти дни ставший против обыкновения необычайно молчаливым и задумчивым, ходил на цыпочках, приносил психологу еду и сидел рядом с ним дни и ночи напролет.
Байта все больше и больше уходила в себя. Куда девалась ее всегдашняя живость и самоуверенность! Все больше времени она проводила в одиночестве, погруженная в горькие раздумья.
Однажды Торан наткнулся на нее, когда она сидела в кресле и вертела в руках бластер. Заметив мужа, она быстро спрятала пистолет и вымученно улыбнулась.
– Что ты делаешь с бластером, Байта?
– Просто держу. Что, нельзя? Это преступление?
– Да ты просто можешь прострелить свою глупую головку!
– Значит, туда ей и дорога, раз глупая. Невелика потеря!
Супружество приучило Торана к тому, что спорить с женщинами, когда они в мрачном расположении духа, бесполезно. Он пожал плечами и ушел.
Настал последний день. В их комнату без стука вбежал задыхающийся Магнифико. Он испуганно глядел на обоих супругов.
– Доктор зовет вас. Ему плохо.
Ему действительно было плохо. Он лежал на кушетке, глаза его были неестественно широко раскрыты и неестественно ярко горели. Он был неузнаваем – всклокоченный, грязный…
– Эблинг! – вскричала Байта.
– Дай мне сказать, – слабым голосом вымолвил психолог, с трудом опираясь на локоть. – Мне конец. Работу должны закончить вы. Я не делал заметок, листки с математическими расчетами я уничтожил. Никто не должен знать об этом. Все должно сохраняться только у вас в голове.
– Магнифико, – твердо приказала Байта, – иди наверх!
Паяц послушно поднялся и отступил назад, печально глядя на Миса. Мис жестом выразил свой протест.
– Не обязательно. Пусть останется. Останься, Магнифико.
Паяц поспешно сел. Байта смотрела в пол. Она до боли закусила губу.
Хриплым шепотом Мис выговорил:
– Я убежден: Вторая Академия может победить, если ее раньше времени не захватит Мул. Она сохранялась в тайне. Тайна должна быть сохранена. У этого есть цель. Вы должны отправиться туда. Ваша информация – вопрос жизни и смерти, от нее зависит все! Вы слышите меня?
Торан выкрикнул:
– Да, да! Скажите нам, как туда добраться, Эблинг? Где она?
– Сейчас скажу, – ответил слабый голос.
Но больше он ничего не сказал.
Байта, бледная как полотно, подняла бластер и выстрелила. Раздалось громовое эхо выстрела. Верхняя половина тела Эблинга Миса исчезла, как будто ее и не было, а в стене над кушеткой образовалась огромная сквозная дыра. С сухим стуком бластер упал на пол, выпав из онемевших пальцев Байты.
Глава 26
Конец поисков
Эхо выстрела прокатилось по дальним комнатам и затихло. На фоне затихающего звука раздался стук выпавшего из руки Байты бластера и визгливый вскрик Магнифико, заглушенный звериным ревом Торана.
Теперь, мгновение спустя, все молчали. Тишина была подобна агонии.
