Даже не спрашивай.
– Ну что ж. Мы практически готовы заняться набором команды, лейтенант, если вы…
– Хорошо.
Я дожевал дим-сам, запил его глотком чая и поднялся. Атмосфера за столом начинала действовать мне на нервы.
– Пошли.
Никто не проронил ни слова. Шнайдер даже не оторвался от чашки, зато глаза Вардани, скрытые за непроницаемыми темными линзами, проследили за моим перемещением по террасе, словно сенсоры автоматической турели.
Мы поехали вниз на разговорчивом лифте, который объявлял номер каждого этажа, который мы проезжали, сопровождая его краткой справочной информацией по некоторым текущим проектам «Мандрейк». Мы оба молчали. Через какие-то тридцать секунд двери раскрылись, и нашим глазам предстал подвальный этаж с низкими потолками и голыми стенами из расплавленного стекла. Иллюминиевые ленты бросали на стекло голубые отсветы, а яркое пятно солнечного света в противоположном конце открытого пространства обозначало выход. Нас поджидал неприметный катер палевого цвета, небрежно припаркованный у самого лифта.
– Поле Тайсавасди, – сказал Хэнд водителю. – Рынок душ.
Тихий шум работавшего на холостых оборотах двигателя превратился в ровный гул. Когда мы забрались в салон и откинулись на спинки подстраивающихся кресел, катер начал подниматься, поворачиваясь вокруг своей оси, как паук на нитке паутины. Мы быстро заскользили вперед. Глядя в неполяризованное стекло перегородки мимо бритой головы водителя, я наблюдал, как приближается навстречу солнечное пятно. В следующее мгновение свет взорвался вокруг нас ослепительным блеском металла, и мы стали по спирали подниматься к безжалостному синему небу пустыни. После приглушенных защитным экраном тонов верхнего уровня Башни перемена доставляла какое-то дикарское удовольствие.
Хэнд коснулся кнопки на двери, и стекло, поляризовавшись, посинело.
– За вами вчера была слежка, – сказал он буднично.
Я бросил на него взгляд через салон:
– Зачем? Мы же на одной стороне, разве нет?
– Слежку вели не мы, – он нетерпеливо отмахнулся. – Нет, ну мы, конечно же, тоже, с воздуха – так мы их и обнаружили. Но я говорю не об этом. За вами следили низкотехнологичным способом. Вы с Вардани возвращались отдельно от Шнайдера, – что, кстати говоря, не самое гениальное решение, – и за вами был хвост. Один увязался за Шнайдером, но отстал, надо полагать, когда понял, что Вардани с ним нет. Остальные шли за вами до переулка Находок, почти до самого моста.
– Сколько?
– Трое. Двое стопроцентные люди, один, судя по манере передвижения, боевой киборг.
– Взяли их?
– Нет, – Хэнд стукнул о боковое стекло кулаком. – Параметры дежурной машины включали в себя только защиту и заботу о сохранности стека. Когда информация поступила к нам, они уже скрылись из виду где-то возле места, где берет начало Латимерский канал, а когда мы туда добрались, их уже и след простыл. Мы искали, но…
Он развел руками. Происхождение синих кругов под глазами прояснилось. Он не спал всю ночь, пытаясь обеспечить безопасность своих инвестиций.
– Чего ты ухмыляешься?
– Пардон. Просто растрогался. Защита и забота, значит?
– Ха-ха, – его взгляд буравил меня до тех пор, пока моя ухмылка не начала потихоньку таять. – Так ты ничего не хочешь мне рассказать?
В голове промелькнуло воспоминание о коменданте лагеря, что-то там бормочущего сквозь электрический кайф о попытке освободить Таню Вардани. Я покачал головой.
– Уверен?
– Хэнд, ну серьезно. Ты же понимаешь, что, если бы я знал о хвосте, они бы сейчас были в той же форме, что и Дэн с сотоварищами.
– Так кто они такие?
– Я же вроде бы только что сказал, что не знаю. Может, мелкая шпана?
Он страдальчески закатил глаза:
– Мелкая шпана, увязавшаяся за офицером «Клина Карреры»?
– Ну может, это дело принципа. Защита территории. У вас же есть в Лэндфолле банды, нет?
– Ковач, бога ради. Ты теперь давай серьезно. Если ты их не смог засечь, какова вероятность того, что они мелочь?
Я вздохнул:
– Не очень большая.
– Именно. Так кто еще пытается урвать кусок археологического пирога?
– Не знаю, – признал я угрюмо.
Остаток полета прошел в молчании.
Наконец катер накренился, заходя на посадку. Я бросил взгляд в окно. Мы шли по спирали вниз навстречу чему-то, похожему на грязный лед, усыпанный пустыми бутылками и банками. Я нахмурился и откалибровал зрение.
– Это что, первые?..
Хэнд кивнул:
– Некоторые из них. Самые крупные. Остальное – конфискат, остался после того, как рынок артефактов упал ниже плинтуса. Как только у кого-то кончались деньги на оплату места на посадочной площадке, к его транспорту подгоняли гравподъемник и перемещали сюда, пока деньги появятся. Разумеется, тогда рынок был в таком состоянии, что никто даже не пытался выкупить свою собственность, и за дело взялись такелажные бригады Портового управления: с помощью плазменных резаков вывели все это добро из эксплуатации.
Мы проплыли над ближайшей колонизационной баржей. Это было все равно что смотреть на огромное поваленное дерево. Пучки сопел, толкавших судно от Латимера до Санкции IV, прижатые к посадочной площадке и неподвижно застывшие под ярко-синим небом, походили на ветви, придавленные к земле весом ствола. Этой барже никогда больше не взлететь – она изначально предназначалась для путешествия в один конец. Построенная на орбите Латимера столетие назад, она была сконструирована исключительно для одного перелета через межзвездное пространство и единственной посадки, во время которой погорели все антигравы. Взрыв при соприкосновении реактивных струй репульсора с поверхностью пустыни оплавил песок, превратив его в стеклянный овал, который инженеры впоследствии расширили и соединили с другими такими же овалами, оставшимися от прочих барж. Так и возникло летное поле Тайсавасди, служившее новорожденной колонии первый десяток лет ее существования.
Ко времени, когда корпорации обзавелись своими собственными полями и соответствующими служебными строениями, баржи, должно быть, ободрали как липки – сначала для удовлетворения бытовых нужд, затем в качестве готового источника сплавов высокой очистки и оборудования. На Харлане мне довелось побывать на паре кораблей из колонизаторского флота Конрада Харлана, так вот там были освежеваны даже палубы – изрезаны так, что от них остались лишь многоуровневые металлические ребра, тянущиеся вдоль внутренней поверхности корпуса. Лишь сами корпуса и оставались нетронутыми из каких-то странных соображений псевдопочтительности – того сорта, что веками ранее заставляли целые поколения ухлопывать жизни на строительство храмов.
Катер перелетел через хребет баржи, заскользил вниз, следуя изгибу корпуса, и наконец мягко приземлился в тени навсегда осевшего на земле корабля. Снаружи нас встретила неожиданная прохлада и тишина, нарушаемая лишь шорохом ветра, веющего над стеклянной равниной, и приглушенным человеческим шумом торговли, доносящимся изнутри корпуса.
