* * *
Купол над нашими головами был прозрачным как для радиосигналов, так и для видимого спектра. Сунь прогнала базовые тесты на тех приборах, что у нее были при себе, после чего мы все отправились обратно к «Нагини», откуда вернулись с буем и тремя ящиками инструментов, которые могли пригодиться Сунь. В каждом зале мы помечали маршрут янтарными «улитками» и, к вящему огорчению Тани Вардани, иллюминиевой краской.
– Она смывается, – голосом, исполненным равнодушия, заверила ее Сунь.
Даже при помощи двух гравподъемников буксировка буя оказалась делом долгим, сложным и к тому же предельно раздражающим из-за пузырьково-хаотической структуры корабля. После того как мы сгрузили оборудование на краю платформы, на почтительном расстоянии от мумифицированных останков прежних обитателей, я почувствовал себя совершенно разбитым. Лекарства уже ничего не могли поделать с разрушительным воздействием радиации, бушующим в клетках.
Прислонившись к центральной конструкции подальше от трупа, я уставился на небо, давая телу возможность хоть как-то стабилизировать пульс и унять подступающую тошноту. Открытый портал подмигнул мне, выплывая из-за горизонта. Мой взгляд притягивал ближайший марсианин справа. Я повернул голову и посмотрел в полуприкрытые глаза. Поднес палец к виску, отдавая салют:
– Ага. Скоро присоединюсь.
– Что?
Повернув голову, я увидел стоявшего в паре метров Люка Депре. В своей радиорезистентной маорийской оболочке он, похоже, не испытывал никакого особенного дискомфорта.
– Ничего. Общаюсь.
– Понятно, – по выражению его лица было очевидно, что ему непонятно. – Я тут подумал. Не хочешь пойти осмотреться?
Я покачал головой:
– Может, попозже. Но тебя не задерживаю.
Он нахмурился, но оставил меня в покое. Я увидел, как он удаляется в компании Амели Вонгсават. Остальные члены команды разбились по группкам и вели негромкие разговоры. Мне показалось, что кластер поющих ветвей звучит тихим контрапунктом к их беседам, но не нашел в себе сил задействовать нейрохимию, чтобы в этом убедиться. Казалось, от звездного неба исходит ощущение безмерной усталости. Платформа медленно уплывала из-под ног. Я закрыл глаза, погружаясь даже не в сон, а в какое-то состояние, обладавшее всеми его недостатками.
Ковач…
Сраный Могильер.
Скучаешь по своей расчлененной лаймонке?
Только не…
Хотел бы, чтобы она оказалась тут целехонькая? Или предпочел бы, чтобы о тебя терлись ее отдельные куски?
Мои губы дернулись там, где их коснулась, пролетая мимо, нога Крукшенк, оторванная кабелем нанобов.
Соблазнительно, м-м? Сегментированная гурия в твоем распоряжении. Одну ручку сюда, другую туда. Пригоршни сочной плоти. Нарезочка, так сказать, под потребительский запрос. Мякенькое, доступненькое мясцо, Ковач. Податливое. Можно запустить в него ручонки. Сформовать под себя.
Могильер, у меня кончается терпение…
И никакой обременительной свободы воли. Отбрось ненужные части. Части, сочащиеся выделениями, части, которые думают о чем-то помимо чувственного удовольствия. Жизнь после смерти богата удовольствиями…
Оставь меня на хер в покое, Могильер.
С чего бы? Покой холоден, покой – это ледяная бездна, глубже, чем та, в которую ты заглядывал у «Мивцемди». Зачем же я оставлю там моего закадычного дружка. Отправившего мне столько душ…
Ну все. Держись, сука…
Я резко очнулся, весь в испарине. Таня Вардани сидела на корточках неподалеку, поглядывая на меня. За ее спиной неподвижно парил марсианин, слепо озирая пространство под собой, словно один из ангелов собора Андрича в Ньюпесте.
– Ты как, Ковач?
Я прижал пальцы к глазам так сильно, что поморщился от боли.
– Не так, наверное, плохо для покойника. А ты чего не исследуешь местность?
– Дерьмово себя чувствую. Может, попозже.
Я выпрямился и сел ровнее. На противоположном конце платформы методично трудилась Сунь, ковыряясь в электронных внутренностях буя. Цзян и Сутьяди стояли рядом с ней, негромко переговариваясь.
Я кашлянул:
– У нас довольно ограниченный объем этого «подольше». Думаю, Сунь управится быстрее чем за десять часов. А где Шнайдер?
– Ушел с Хэндом. А ты сам чего не осматриваешь Коралловый замок?
Я улыбнулся:
– Ты же ни разу в жизни не видела Коралловый замок, Таня. Чего ты такое болтаешь?
Она села рядом, подняв лицо к звездам.
– Практикуюсь в харланском арго. Что, проблемы?
– Хреновы туристы.
Она рассмеялась. Я наслаждался звуком ее смеха, пока он не затих, после чего мы просто сидели в молчании, которое нарушало только позвякивание инструментов Сунь.
– Красивое небо, – произнесла наконец Вардани.
– Угу. Можно археологический вопрос?
– Задавай.
– Куда они ушли?
– Марсиане?
– Ага.
– Ну, космос большой. Кто…
– Нет, эти марсиане. Экипаж корабля. С какой стати бросать такую громадину? На ее постройку даже у них, наверное, ушел планетарный бюджет. Она, насколько мы можем судить, в рабочем состоянии. Поддерживается температура и атмосфера, функционирует причальный док. Почему они ее тут оставили?
– Кто знает? Возможно, торопились.
– Ой, да ладно те…
– Нет, я серьезно. Либо им пришлось срочно покинуть этот участок космоса, либо их кто-то уничтожил, либо они уничтожили друг друга. Они же бросили кучу вещей. Целые города вещей.
– Ну да. Город, Таня, с собой не унесешь. Естественно, его приходится оставлять. Но это ж гребаный звездолет. Что могло их вынудить его оставить?
– Оставили же они орбитальники вокруг Харлана.
– Орбитальники автоматизированы.
– Ну и? Здешние системы обслуживания тоже.
– Да, но устройство звездолета подразумевает наличие экипажа. Не надо быть археологом, чтобы это понять.
– Ковач, шел бы на «Нагини» и лег спать. Исследованием местности мы оба заниматься не в силах, а от твоих вопросов у меня голова болит.
– Думаю, причина скорее в радиации.
– Нет, я…
Наушник висевшей на моей груди гарнитуры ожил. Какое-то время я буравил его непонимающим взглядом, после чего наконец вдел в ухо.
– …просто ле… тут, – послышался возбужденный голос Вонгсават, обильно перемежаемый статическими помехами, – что бы ни… …чиной… непохоже, чт… умер от голо…
– Вонгсават, это Ковач. Погоди секунду. Давай помедленней и сначала.
