Видишь? – прошептало нечто, что могло быть Могильером.
Меня не покидало сильное тошнотворное ощущение чьего-то присутствия – словно кто-то наблюдал за нами из-под самых сводов этого гигантского архитектурного сооружения, паря в высоте на пергаментно-тонких крыльях.
Когда мы закончили и все вышли, я остался стоять у контейнера для трупов, глядя вниз, в антисептическое фиолетовое сияние. Беспорядочно лежащие фигуры в вакуумных костюмах походили на крэшболистов в тяжелой защитной экипировке, образовавших кучу-малу после выключения невесомости в конце матча. Мешочков с останками Крукшенк, Хансена и Дхасанапонгсакула практически не было видно под телами.
Смерть…
Пока еще жив…
Подготовка продолжала посылать сигналы. Какой-то вопрос еще оставался неотвеченным, требовал разрешения.
«Земля – Это Для Покойников». Сверкающая иллюминиевая татуировка Шнайдера мерцала у меня перед глазами, точно маяк. Его лицо, до неузнаваемости искаженное болью.
Покойников?
– Ковач? – в дверном проеме за моей спиной возник Депре. – Хэнд хочет, чтобы мы вернулись на платформу. Еду берем с собой. Идешь?
– Иди, я догоню.
Он кивнул и исчез из виду. Послышались голоса, но я постарался от них абстрагироваться.
Смерть?
Земля…
Кружащиеся огоньки, словно спираль инфокатушки…
Портал…
Вид на портал из кабины пилота «Нагини»…
Кабина пилота…
Я раздраженно помотал головой. Интуиция посланника и в лучшие времена ненадежный инструмент, и прибегать к ней, когда стремительно идешь ко дну под грузом радиационного отравления, – не самая плодотворная идея.
Пока еще жив…
Я сдался и, оставив попытки нащупать нить, погрузился в мутный поток образов в надежде, что он куда-нибудь меня да вынесет.
Зовущий фиолетовый свет контейнера…
Отработанные оболочки внутри…
Могильер…
* * *
К тому времени, как я появился на платформе, обед уже почти закончился. Вокруг разобранного буя на надувных лежаках сидела вся наша группа, без особенного энтузиазма ковыряясь в пайковых лотках с недоеденными остатками под надзором мумифицированных марсиан. Я мог их понять – я и сам был в таком состоянии, что от одного запаха еды у меня сжало судорогой горло. Я слегка поперхнулся и тут же торопливо вздернул руки, потому что едоки сразу схватились за оружие.
– Эй, это я.
Ворчанье в ответ, оружие убрано. Я двинулся вперед, высматривая свободный лежак. Их было примерно по числу присутствующих. Цзян Цзяньпин и Шнайдер сидели на полу: Цзян – по-турецки на свободном от вещей пространстве, Шнайдер – с видом собственника растянувшись перед лежаком Тани Вардани, от чего у меня дернулся угол рта. Отмахнувшись от предложенного пайка, я примостился на край лежака Вонгсават, осознавая, насколько моя кондиция далека от идеальной.
– Чего так долго? – поинтересовался Депре.
– Думал.
Шнайдер рассмеялся:
– Думать вредно, чувак. Не делай этого. Держи, – он катнул ко мне банку амфетаминовой колы; я остановил ее носком ботинка. – Помнишь, как ты в госпитале сказал: «А вот нехер думать, солдат, – контракт, что ли, свой не читал?»
Фраза вызвала пару вялых улыбок.
Я кивнул:
– Когда он здесь объявится, Ян?
– А?
– Я говорю… – ударом ноги я отправил банку обратно, и рука Шнайдера быстро вытянулась вперед, перехватив ее; очень быстро, – …когда он здесь объявится?
Разговоры оборвались так же резко, как первый и единственный воздушный налет Куэллкрист Фальконер на Миллспорт. Срезанные – словно протонным лучом – громыханием банки и внезапной тишиной, повисшей после того, как банка замерла в руке Шнайдера.
Правой руке. Незанятая левая чуть замешкалась, потянувшись к оружию на доли секунды позже, чем на него нацелился мой «калашников». Увидев пистолет, Шнайдер застыл.
– Не надо, – сказал я. Вонгсават потянулась к карману за парализатором. Прикоснувшись к ее предплечью свободной рукой, я слегка покачал головой. Задействовал внушение посланника:
– В этом нет необходимости, Амели.
Ее рука опустилась. Периферийным зрением я уловил, что остальные пока не намерены вмешиваться. Даже Вардани. Я слегка расслабился.
– Когда он здесь объявится, Ян?
– Ковач, я понятия не имею, что за херню…
– Имеешь-имеешь. Когда он объявится? Или ты предпочитаешь остаться без руки?
– Да кто?
– Сучий Каррера. Когда он сюда пожалует? Последний шанс.
– Я не…
Голос Шнайдера перешел в пронзительный крик, когда пуля из интерфейсника прошила его ладонь, оставив от зажатой банки одни осколки. В воздухе разлетелись брызги крови и амфетаминовой колы, на удивление не отличимые по цвету. Несколько капель приземлились на лицо Тане Вардани, она резко отпрянула.
«Это не соревнование за зрительские симпатии».
– В чем проблема, Ян? – спросил я ласково. – Что, оболочка, которую тебе выделил Каррера, подтормаживает с выбросом эндорфина?
Вардани вскочила. Она так и не вытерла лицо.
– Ковач, он…
– Только не говори, что это та же самая оболочка, Таня. Ты с ним была в койке сейчас и была в койке два года назад. Ты должна знать.
Она покачала головой, словно пребывая в прострации.
– Татуировка… – прошептала она.
– Татуировка новая. Новехонькая и сияющая, как начищенный пятак, что чересчур даже для иллюминия. Он сделал ее заново, а заодно, пользуясь случаем, еще и парочку простеньких пластических операций. Правда же, Ян?
Единственным ответом было исполненное муки мычание. Держа руку на отлете, Шнайдер смотрел на нее так, словно не мог поверить в происходящее. На пол капала кровь.
Я чувствовал только усталость.
– Я так понимаю, ты продался Каррере, чтобы не отправляться на виртуальный допрос, – краем глаза я следил за реакцией окружающих. – Я тебя в общем-то не виню. Ну а если тебе предложили свежую оболочку военного образца с полным пакетом радиационной и химзащиты, с индивидуальным набором модификаций, – понимаю, такие сделки в наши дни на Санкции IV не валяются. А сколько еще «грязных бомб» будет сброшено обеими сторонами, наперед сказать трудно. Угу, я бы на такую сделку пошел.
– У тебя есть какие-то доказательства? – спросил Хэнд.
– Ты хочешь сказать, помимо его свеженького личика? Ты посмотри на него, Хэнд. Он выглядит лучше, чем маорийские оболочки, а ведь они спроектированы специально для таких случаев.
