– Ты думаешь, Амальгидус сюда решил переехать?
Роберт презрительно хмыкнул. Альфия осеклась. Сама поняла, что сморозила чушь. На кой ему эмигрировать в эти трущобы, когда скоро его благоустроенный храм внутри третьего кольца нашей мини – столицы будет готов к сдаче?
– А мне этот чувак очень по душе. Он на Розика положительно влияет, – воинственно заявила Аля, и меня почему – то кольнула в сердце тупая игла ревности.
– Ты полагаешь? – с глубоким сомнением в голосе переспросил Роб.
Музыка и пение, услаждавшие наш слух, стихли. Большие, прихотливо отделанные резными барельефами двери новой постройки растворились, и по ступенькам поползла пестрая гусеница всяческого народа: рабочие, охранники, всякий обслуживающий каменоломню люд – нелюд. Понятно. Вечерняя служба закончилась. Удивительно, но в этой толпе не было и намека на обычную межведомственную грызню. Ящеры шли бок о бок с каменотесами и даже о чем – то приветливо общались. Мир и согласие. Последней из здания, к нашему изумлению, вывели боевую виверну в шипастом стальной наморднике. Гигантская рептилия важно прошествовала в направлении казарм. Рядом с ней торопливо семенил мелкорослый гнолл в серо – зеленом подряснике и что – то читал боевому ящеру вслух из полуразвернутого пергамента.
Прокофьевна, разумеется, привлекла всеобщие взоры, и напротив шлагбаума быстро образовалась небольшая плотная кучка досужих зевак. Через нее решительно протолкался незнакомый тип в фисташковом одеянии. Он, ничтоже сумняшеся, размотал вожжи с охранного столба и повлек гидру вглубь лагеря. Мы от неожиданности покорно направились за ним, как гигантская крыса за дудочкой крысолова. Зеваки шарахнулись в стороны, освобождая дорогу нашей странной процессии.
– Это кто у нас такой смелый? – удивилась Аля. – Даже руку откусить жалко. Надо хоть разобраться какого он рода – племени.
– Священник культа. Чего тут думать, – фыркнул Роберт. – Гляди, на груди медальон с изображением храма. Точь в точь, как на новых дизайнерских доспехах, между прочим.
Прокофьевну определили в просторное комфортабельное стойло, и конюхи длинными шестами подтолкнули поближе к нашим мордам лохань с отвратно серой требухой. Самую вкуснятину. Незнакомец в мантии принял из рук служек бронзовый тазик для омовения рук и опустил в него свои ладони.
– Освободите ее от упряжи. Протрите мокрой тряпкой, смойте грязь. Доест, положите добавки, – тоном, не терпящим возращений, распорядился он.
– Э – э–э, а – а–а – а, – заблеяли работяги.
– Ни одно живое существо не будет сопротивляться хорошему обращению и ласке, – изрек фисташковый достаточно спорный в нашем конкретном случае аргумент и мягко прибавил. – Не надо бояться.
Ого. Похоже, что этот решительный дядя стал в каменоломне большой шишкой. Но приказы его пришлись нам всем по сердцу. Одной только фразой проповедник сумел пополнить свою паству на три очень большие и хищные головы. Мы без возражений стерпели прикосновения к Прокофьевне незнакомых лап. Священник торчал все время напротив стойла и милостиво щурил свои круглые, как у совы, глаза. Альфия предположила, что он тут же решил проверить свою лемму на практике. На вид ему стукнуло лет пятьдесят. Невысокий, плотно сбитый человечек с глубокими складками на бритом досиза затылке. Маленькие красные ручки. И не сходящий со щек экстатический румянец. То ли культовый служащий, то ли продавец мороженого. В конюшню зашел Розик и подкатился к духовному пастырю. Тот величественным жестом возложил ему обе руки на шерстяную макушку. Розик благоговейно согнул шею в поклоне. Эй, да что тут творится такое? Чтобы наш лютый помещик кланялся какому – то святоше? Этот каналья скорее согнет спину перед слитком серебра или чем – то, что можно кому – нибудь задорого впарить! Да чтоб я сдох в теле ехидны! Чтобы мне приснилась горгулья – альбинос! Небывалые вещи творятся прямо на наших глазах!
– Как пролагается жизненный путь моего возлюбленного сына?
– Все движется по канонам, угодным Создателю. Люди внимают словам Учителей, свет новой Истины наполняет их сердца.
– Брат Амальгидус…
– Он денно и нощно несет слова Создателя в наши души. Мы поем хвалу его силе и терпению.
– Я рад. На прииске все тоже благополучно. Теперь забыты старые распри, гнолл готов запросто преломить стебель рогоза с ящером. Добыча возросла на тридцать процентов.
– Да пребудет с вами покой, – умиленно выдохнул Розик.
– И с тобой, мой возлюбленный сын. И с тобой. До меня дошли вести о том, что твои драконьи стрекозы обнаружили в глубине Сернистой Долины всеми позабытую деревню болотных троллей?
– Истинно, отец. Мы легко выкурим этих злобных тварей из их хижин. В Долине богатые месторождения минералов. И чудесные каверны редчайшей самородной ртути. Через пару дней отправлю штурмовой батальон виверн с десантом доспешных ящеров – воинов.
– Право, это не гуманно. Я огорчен твоей жестокостью. И огромной, бессмысленной расточительностью негуманоидных ресурсов. Почему мы не используем троллей в качестве рабочих на тяжелых направлениях добычи? Они очень могут пригодиться в каменоломнях.
«Мы»?! Ничего себе дела! Три головы Прокофьевны автоматически изумленно переглянулись. Розик скорбно пробухтел:
– Ничего не выйдет, к сожалению. Они моими гноллами питаются.
– А – а–а…, – протянул фисташковый. – Исключительно ими?
– Не исключительно. Но с удовольствием, – мрачно ответил наш помещик.
– Ну что же… Им предстоит услышать пронзительный глас Истины. Впустить в свои огрубевшие сердца боль Создателя, – мечтательно протянул проповедник и почмокал губами. – Пойдем, мой возлюбленный сын, нам еще многое нужно обсудить.
Они рука об руку отчалили из конюшни. Ни дать не взять – две благостных Бодхисатвы в преддверии нирваны со всеми удобствами.
– Ну и что вы по этому поводу скажете, граждане «гидранты»? – нарушила Альфия наше оторопелое молчание.
– У Розика, похоже, вступил в действие хитрый план по организации стахановского движения под мистическим соусом, – предположил я.
– Факт. Религиозные догмы во все века истории нашей цивилизации служили отличным инструментом управления поведением масс. Особенно черни. Ее таким образом и приводили к порядку, – подтвердил мою гипотезу Роберт.
– А как это сочетается с твоей теорией заговора, вьюноша? С одной стороны – душа и пацифизм, с другой стороны – война и пролитая кровь?
– Пока не знаю, Аля. Возможно, все пойдет, как некий аналог крестового похода за новые идеалы. Буду наблюдать. О выводах сообщу. Я слышал мысли виверны. Той, в наморднике. Две доминанты – расслабленный восторг и фоновое негодование против того, кто этот восторг не разделяет.
– Обычная история. Войны за просветление. Старый, надежный девиз: «За веру, Розика и отечество». Да простятся мне неуместные аналогии с реальным прошлым. Как – то так, – фыркнула Альфия. – Но для нас это может стать лазейкой на новый уровень. Не думаю, что боевой поход обойдется без Прокофьевны!
