– Эй, Пиявыч!
– Агась? – ответил тот, комично копируя манеру Тудра.
– А где же наш целлюлит? И куда девались наши розовенькие поросячьи щечки? А брыльца? Куда ты спрятал, паршивец этакий, наши брыльца, я тебя спрашиваю?
Новичок зарделся, как маков цвет. Встал в полный рост и с достоинством (как ему, наверное, самому представлялось) поклонился:
– Спасибо, Браги.
– Вольно. Можно опустить задницу в воду и более не пускать солнечных зайчиков. Не парься, новичок, мы из тебя еще человека сделаем. Будешь Короля Минотавра голыми руками брать один в один. Значит, так! Халява твоя кончается! С завтрашнего дня я берусь за тебя всерьез!
– Ой! – Пиявыч захлебнулся водой из бочки и пустил пузыри.
– Ты до отмены нынешнего распоряжения освобождаешься от всех лагерно – костровых функций. Отныне и ежедневно: на привале не меньше двух часов занятий по Владению Оружием. Стреляешь из пращи, пока в округе ворон не останется! И крутишь «моргенштерн» до полного опупения! Я сменял на него твой критский свинокол. Ну не твое это, не твое. Оставим меч в покое. Уж ты мне поверь. А с «моргенштерном» дела на лад пойдут, может, и толк от тебя в бою появится. Короче, пока на два левела Владение Оружием не поднимешь, на глаза мне не попадайся! Усвоил?!
– Слушаюсь, – совсем тихо сказал Пиявыч.
– Бодрей, новичок, не раскисай. Протрезвел после Журавлева? Отлично! Хватит телеса нежить и купать! Подъем! Нас ждет стол и приятная компания. Да… Неофит…, – Браги замялся.
Пиявыч вопросительно взглянул на ярла.
– Мы в походе месяц. Там полно этих феечек. У них собственных мужиков нет, видом не предусмотрены, так что они в плане этого… короче, аккуратней с ними. Не смотри, что смазливые и миниатюрные, как японки – к утру одни шкварки оставят. А я тебя волоком тащить не нанимался! Так что, хлебалом не хлопай! И пиво с умом пей – мы в гостях, проблемы нам тут не нужны.
Браги оценивающе посмотрел на Пиявыча, мечтательно и томно закатившего глаза. Хмыкнул про себя: «Ох, не на феечек нацелился наш прохвост, ох, не на феечек! Второе Обаяние – это вам не шутки! Работает!».
Из путевого дневника Пия Контура (писано глубокой ночью наощупь):
«Поскольку пути, которые мы выбираем, в жизни часто заводят нас в непредсказуемые тупики (неразбочиво), мы вынуждены обращать свою энергию на разгадывание тайн женской (неразборчиво)… И поэтому не надо бояться проявлений, и это важно, так что я хочу подчеркнуть (неразборчиво)… Ибо нет на свете ничего более прекрасного… (следующая страница залита пивом)…Вот что, собственно, я и хотел вам сказать».
Браги проснулся поздно и тут же взъярился на себя за это. Затылок ныл тупой болью. Воин спросонья даже заинтересовался, а не испытывал ли он на собственной шкуре Иглу Следствия? Так, ради эксперимента. В сознание неторопливым слайд – шоу вплывали гротескные картинки «из вчера». Вот он пьет на пари с Тудром бочонок хмельного меда. С одной стороны стоит его, ярла, алмазный перстень Резистентности, но гном, разухарившись, умудрился перещеголять норга в щедрости. Взял, психанул и поставил на заклад брусок редчайшего черного мифрила – универсального усилителя некротики. Вот «факториала» бережно выводят из – за стола хоббиты, а он брыкается и кричит, что может перепить весь Овиум и даже некоторые его окрестности. Его кафтан забрызган вином, борода от меда стала похожа на кусок мокрой пакли. Черный мифрил перекочевывает к ярлу в поясной кошель. Вот они с Белемаром, по – братски обнявшись, негромко поют какую – то воинскую балладу, причем ни слов, ни языка Браги не знает, но ведет. А на заднем плане восторженный Пиявыч разливается соловьем для Норелет, и глаза у девушки лучатся зеленым таинственным светом. Подобравшийся тихонько к общему столу Журавлев важно глаголит что – то пухленькой смешливой фее. Вот он снимает ее со своих коленей, тихонько шлепает по мягкому месту и заявляет:
– Урядник! Десять рыл подо мной! Большая честь! – и начинает легонько подталкивать феечку в сторону леса. Та кокетливо взвизгивает, крутит бедрами и игриво хихикает.
Браги помотал тяжелой головой. Поднялся и расправил члены. Вся его одежда лежала, благоухая чистотой, на низком резном табурете подле постели. Облачившись, он отворил овальную дверь высотного эльфийского жилища, и неуверенно попадая носками сапог в ступеньки веревочной лестницы, спустился на землю. Журавлев уже торчал гигантским суррикатом на мешках с поклажей и молодцевато вытянулся при виде сонного начальства. Браги небрежно махнул ему рукой, вижу мол, молодец. За вчерашним прямоугольным столом, сегодня застеленным новым покрывалом лимонного цвета, чинно восседал Тудр и прихлебывал отвар из маленькой глиняной кружки. Увидев ярла, гном без лишних слов нацедил ему такую же чашку из пышущего золотом самовара. Браги отпил настой и крякнул: чай пополам с Зельем Трезвости. Через несколько минут внутри мозга словно провернулось морозное веретено, чело его разгладилось, движения обрели силу и четкость.
– Может, задержитесь у нас на денек? – полюбопытствовал хозяин фактории.
Сбоку к столу неслышно подплыла Норелет и поставила блюдо со свежей выпечкой. Ярл тут же зачавкал сладким пончиком. Удовлетворенно промычал, запихнул еще один и ответил с набитым ртом:
– Спасибо, хлебосольный хозяин. Сам знаешь – надо спешить. Где там наш третий?
Норелет улыбнулась, сверкнув полоской жемчужных зубок.
– Встает. Сейчас спустится.
Ярл снял с плеч Бездонный мешок и швырнул его Журавлеву.
– Пихай все. Но раздельно. Винегрет там мне не устраивай.
– Я могу, чух – парень. Буду пихать.
От Браги не укрылось, как прекрасная дриада скользнула к торбе Пиявыча и что – то тишком сунула ему под стягивающую горловину веревку. Ай да, жулик! Везде поспел! Вот тебе и второе Обаяние!
Они уже третий час, упрямо настигая упущенный график, перли по вечнозеленому эльфийскому лесу, когда Браги наконец скомандовал привал. Журавлев шел молодцом, чуть вспотел, Пиявыч же, привыкая к новому вооружению и доспехам, вновь, как и в начале похода, являл собой жалкое зрелище. Он постоянно запинался, несколько раз неловко заваливался в траву, сумел даже оцарапать себе «моргенштерном» скулу, но Браги и ухом не вел. Хватало того, что тролль ни на шаг не отходил от неофита и всячески помогал ему и поддерживал. А с лица новичка, несмотря ни на что, не сходило блаженно – мечтательное выражение. Его глаза нет – нет да зажмуривались, губы шептали волшебное имя, пальцы сжимались и разжимались, словно мысленно лаская ту невесомо – прекрасную нимфу, что отворила в темноте дверь его ночной обители. Пиявыча бросало то в жар, то в холод, когда он вспоминал теплые губы Норелет, ее атласную кожу, сияющие в отблеске светильника прозрачные хризолитовые глаза. В ушах звенело от ее мелодичного голоса, голова кружилась от воспоминаний о ее страстном шепоте, любовных стонах. Сердце выпрыгивало из груди, сладостный мороз проходил по коже: ему вновь чудилось нежное прикосновение ее пальцев. В мягком шелесте травы вновь слышались незнакомые напевные слова эльфийского наречия.
