Кстати, моего дорогого друга вчера в академии не было — тренер изменил график его тренировок, и теперь он в некоторые дни тренировался еще и днем, пропуская учебу. Мне, разумеется, это не очень нравилось, но Адаму так хотелось победить в этом чемпионате, что я не решилась спорить с ним по этому поводу. К тому же он пообещал, что после двадцать первого марта все наверстает.
Ибрагимов продолжал слать мне записки через Нассрединову. Сначала я просто рвала их, не читая, и выбрасывала в мусорное ведро. Ну как человек не может понять, что мне уже просто больше нечего ему сказать?! Как можно быть таким настырным? Я же прямым текстом написала, что все: конец, финиш, надеяться не на что! Но Ибрагимов с упорством, достойным лучшего применения, пытался выклянчить у меня прощение. Он меня уже порядком достал! Когда же он все-таки поймет, что своим нежеланием оставить меня в покое, только раздражает меня еще больше?
Вчера я притащила в академию серебряную звезду с синим камнем (сапфир — не сапфир?), которую Тимур мне подарил в «небесном» ресторане. Разумеется, я ее не надевала, а принесла в черной бархатной коробочке. И когда Нассрединова примчалась с очередной ибрагимовской запиской, я просто велела ей отнести ее назад вместе с этой коробочкой. Надеюсь, хоть так он, наконец, поймет… По крайней мере, сегодня ко мне (хвала, Создателю!) пока никаких записок не поступало. Вот пусть так и будет.
Четверг, 4 марта 2004 г.
Адам
Вот уже практически три недели как тренер словно с цепи сорвался: он гонял меня как сидорову козу! Он составил, на мой взгляд, невыполнимую программу тренировок и требовал неукоснительного ее исполнения. Мало того, что увеличилось количество тренировок, и теперь я тренировался почти каждый день, так еще и их интенсивность возросла раз в пять, не меньше! Признаться, я к такому был не очень-то готов, но гордость не позволяла мне сдаться и заявить тренеру, что мне это не по силам. Я выкладывался до предела и за время этого трехнедельного марафона вымотался так, что меня уже пошатывало.
Из-за таких недетских нагрузок, у меня не оставалось сил ни на что, кроме бокса. На учебу я совсем забил и буквально спал на лекциях с открытыми (а иногда и с закрытыми) глазами. Да что там учеба! Даже Оля перестала интересовать меня так сильно, как раньше. Хотя в редкие минуты отдыха, когда мой мозг не был занят ударами и техникой ведения боя, я чувствовал, что мне ее очень не хватает. Поэтому я старался почаще появляться в академии, в разрез с наказами тренера побольше высыпаться, чтобы видеть ее хотя бы там. Я почти совсем перестал уделять ей внимание: о том, чтобы сходить куда-нибудь вместе или о посещении ее квартиры, пришлось забыть. Мы и ночевали вдвоем теперь крайне редко, да и то моих сил хватало лишь на то, чтобы доползти до подушки — я тут же вырубался. Но даже просто засыпать и просыпаться рядом с ней, было не в пример приятнее, чем одному.
Надо отдать Ольге должное: она не жаловалась и молча терпела мой бешеный ритм, навязанный тренером. Правда она в последнее время все более озабоченно и тревожно поглядывала на меня и один раз даже попыталась намекнуть мне, что такие тренировки до добра не доведут. Пришлось объяснить, что хоть мой тренер и кажется безжалостным тираном и извергом, он в спорте уже больше двадцати лет и отлично знает, что делает. И раз он говорит, что так надо для победы, значит так действительно надо.
С Маринэ мы в последнее время не переписывались — у меня просто не было никаких сил еще и ей писать. Да она и сама сейчас была очень занята своим конкурсом по танцам. Похоже, она всерьез вознамерилась там победить и тренировалась для этого не меньше, чем я. Поэтому мы договорились взять тайм-аут в переписке до тех пор, пока каждый не разберется со своими спортивными состязаниями. Оля, узнав об этом, вздохнула с облегчением. Меня это ничуть не удивило: я видел, как тяжело ей давалось писать Маринэ дружеские письма и притворяться, что между нами все осталось по-прежнему. С ее честностью, правдивостью и справедливостью это было все равно, что наступить себе на горло. Даже не просто наступить, а станцевать там джигу! Я ее отлично понимал, мне, как и ей, было противно и неприятно обманывать невесту, но я пока что ничего не мог придумать, чтобы разрешить нашу непростую ситуацию: надо было дождаться лета. Тогда я съезжу домой (или мы с Олей вместе съездим) и переговорю с Маринэ. Надеюсь, я смогу ей так все объяснить, чтобы после этого она меня не возненавидела — не смотря ни на что, мы с невестой как-то сблизились — она мне словно младшая сестра, жалко будет ее потерять.
Сегодня я предложил Ольге переночевать у меня. Она позвонила домой и отпросилась у родных.
Укладываясь спать, я притянул любимую девушку к себе поближе и, с наслаждением ощущая тепло и мягкость ее тела, погрузился в мирный сон. Однако прошло не больше минуты (или мне так только показалось?), как я внезапно был разбужен. Я сначала не понял, что меня разбудило, но спустя мгновение услышал Олин стон. По всем признакам любимой снилось что-то плохое — она стонала и металась во сне. Я попробовал ее разбудить, но она не просыпалась. И когда я уже был готов испугаться, она вдруг резко открыла глаза, блеснувшие в лунном свете, и уставилась на меня не мигая. Это был такой пустой и жуткий взгляд, что у меня мурашки побежали по всему телу. А потом она закричала и принялась вырываться из моих рук.
— Тише, тише. Оль, это же я — Адам! Прошу тебя, успокойся — уговаривал я ее. Подруга замерла и попросила дрожащим голосом:
— Адам, включи свет, пожалуйста — я молча выполнил эту просьбу — Спасибо. А теперь иди сюда и дай мне на тебя посмотреть.
Я подошел, и синие глаза очень внимательно осмотрели мое лицо, будто ощупывая его со всех сторон. Я молча ждал, что же она скажет.
— Фуф, слава Богу, почудилось — выдохнула Оля облегченно и откинулась на спинку кровати, закрыв глаза.
— Оль, что произошло? Почему ты так кричала? — решил я выяснить причину внеплановой побудки.
— Да просто сон плохой приснился. Прости, что разбудила. Ложись спать.
Я насторожился: обычно, когда ей снятся плохие сны, в реальности тоже что-то происходит:
— Что за сон? Ты мне расскажешь? — озабоченно спросил я, выключая свет. Я лег на свое место и снова притянул девушку к себе. Она доверчиво прижалась ко мне и пожаловалась:
— Да опять тот же самый сон. Помнишь, я тебе уже рассказывала: где я пытаюсь тебя догнать, а у тебя нет лица? Он мне уже третий раз снится. Это как-то… напрягает. Этот сон явно что-то означает. Понять бы еще что именно. Он не похож на те видения, что у меня были раньше. Когда он приснился в первый раз, я даже толком не обратила на него внимания. Но то, что один и тот же сон снится уже третий раз за последние две недели — это не нормально, понимаешь?
— Понимаю — вздохнул я — как не понять — подруга тем временем продолжала:
— А кричала я потому, что когда очнулась от этого кошмара, то увидела, что ты нависаешь надо мной, и мне вдруг показалось, будто у тебя тоже нет лица, как и в моем сне… Мне стало так страшно!
