Канадский нейрохирург Уайлдер Пенфилд, который уже встречался нам в главе 1, первым разработал метод прямой стимуляции мозга у бодрствующих пациентов, страдающих эпилепсией.
[313] Его работа имеет особое значение для изучения сна, поскольку он обнаружил, что когда обнаженная поверхность еще одной кортикальной зоны (медиальной височной доли) подвергается прямой стимуляции, пациенты нередко сообщают, что процедура спровоцировала воспоминания, которые, однако, больше напоминают сон. Для них нехарактерны конкретные временные и пространственные координаты, которые обычно позволяют индивидууму разместить такой эпизод в более широком контексте дня, месяца или года.
Как мы уже упоминали, характерное отличие между сном и явью заключается в том, что память о сновидении, как правило, слаба по сравнению с ясной и надежной памятью о действительных событиях. И все же именно такой образ мышления характеризует клинические психозы, такие как шизофрения, при которых больной находится в почти бредовом состоянии, дезориентирован и абстрагирован от окружающей действительности. Нередко такие состояния сопровождаются галлюцинациями. Похоже на ваши худшие ночные кошмары. Не правда ли?..
Опять же, хотя в сновидениях редко присутствует сложный контекст, нет четкого сюжета и, само собой, нет реальной угрозы, часто бывает зловещее предчувствие, ощущение присутствия скрытой, невидимой опасности. Сны характеризуются сильными эмоциями, но обычно это эмоции активного типа, такие как гнев, страх и радость, и чрезвычайно редки пассивные и более сложные эмоции, например печаль, стыд и раскаяние. Одна из возможных причин заключается в том, что «активные» эмоции не так сильно зависят от ранее сформировавшегося контекста. Они могут выступать в качестве мгновенной реакции на те или иные события. При шизофрении ситуация аналогична, так как сложный контекст менее выражен и менее устойчив, что объясняет отсутствие логического мышления и неспособность интерпретировать пословицы, а также реактивность поведения, присущую детям. Напротив, только дети старшего возраста и здоровые взрослые могут испытывать более зависимые от контекста сложные, «изощренные» эмоции, потому что только их мозг способен обеспечить необходимую инфраструктуру нейронов.
Итак, основное различие между сновидением и реальным миром заключается в том, что когда мы засыпаем, возникает разрыв между чувствами и контекстом, в котором эти чувства объективно уместны. Смеяться на похоронах в реальном мире было бы, мягко говоря, неуместно, потому что это не принято. Во сне же, напротив, «норма» задается только самим спящим и лишь в ретроспективе, после пробуждения, будет рассматриваться как нечто безумное или постыдное. Сны – это не столько модель повседневной жизни, сколько сложная игра воображения, которая каким-то образом косвенно и слабо связана с реальностью.
Теперь становится очевидным, что рассмотренные нами концепции «снизу вверх» и «сверху вниз» одинаково бесполезны, не в последнюю очередь потому, что обе кажутся справедливыми. Вместо этого нам нужно найти общий знаменатель, чтобы связать индивидуальные свойства устойчивых нейронных сетей, определяющих повседневное сознание, с очень с бурным, наполненным причудливыми, фантасмагорическими образами и сюжетами миром сновидений.
Шизофрения, как мы уже знаем, связана с необычно высоким уровнем дофамина,
[314] поэтому неудивительно, что повреждение путей, высвобождающих дофамин, приводит к утрате сновидений, в то время как усиленное высвобождение дофамина усиливает их продолжительность и яркость,
[315] хотя и без каких-либо изменений в REM-фазе. Напротив, антипсихотические препараты, назначаемые при шизофрении и выступающие в качестве блокаторов дофамина, так же подавляют сновидения.
[316] Как это происходит? Наш старый друг, префронтальная кора, является единственной частью коры головного мозга, подверженной воздействию дофамина, выделяющегося в других его областях. Таким образом, если есть избыток дофамина, который, как мы знаем, подавляет префронтальную кору, то мозг будет находиться в состоянии, сравнимом с шизофреническим, характеризующимся яркими спонтанными эмоциями и подавлением логики.
[317] Ключевым событием является то, что на этот раз дофамин ингибирует префронтальную кору
[318] в ситуации, связанной со сновидением.
[319] Но вспомните: ранее мы выяснили, что повреждение префронтальной коры приводит к полностью противоположному эффекту – потере способности видеть сны.
[320] Как же получилось, что недостаточная активность в той же области усиливает их? Очевидно, что активное торможение дофамином живых клеток в префронтальной коре в корне отличается от ситуации, когда эти клетки попросту мертвы.
[321]
Но дофамин – это еще не все. Ключ к более широкому нейрохимическому ландшафту состоит в том, что боль обычно подавляется, когда мы спим.
[322] Это объясняет состояние, подобное сновидению, описываемое теми, кто находился под воздействием морфина (названного, к слову, в честь греческого бога сна). Морфин – это эффективный болеутоляющий препарат из совершенно другого семейства передатчиков – опиатов. Как они вписываются в общую картину? Как мы неоднократно видели в разных ситуациях в течение обычного дня, нейронные ансамбли представляют собой своего рода Розеттский камень для привязки объективной физиологии к субъективному опыту. В предыдущей главе я предположила, что степень субъективной боли может быть связана с большими размерами ансамблей и снижена тормозящим действием опиатов. Из этого следует, что если облегчение боли морфием должно уменьшать размеры ансамблей, то, соответственно, характерный, «напоминающий сон», субъективный опыт также подразумевает, что подобные переживания сновидений тоже могут быть связаны с небольшими размерами ансамблей. Интересно отметить, что и шизофрения характеризуется повышением болевого порога.
[323]
