Тогда Дубчек был уверен, что они с Кадаром расстались друзьями. Однако потом написал в мемуарах, как «с горечью» выяснил, что Кадар информировал Брежнева о своей беседе с ним
[509]. Хотя непонятно, чем, собственно, тот провинился – ведь ЧССР, как и Венгрия, была союзником Советского Союза, и сам Дубчек отнюдь не просил Кадара держать содержание их встречи в секрете от Москвы.
В Москву Дубчек прилетел 29 января 1968 года, никто из членов Президиума ЦК КПЧ его не сопровождал. В неформальных переговорах помимо Брежнева участвовало почти все советское политбюро – Подгорный (тогда «человек номер два» в СССР), Косыгин, Суслов (главный идеолог КПСС), Кириленко и Шелест (глава граничащей с ЧССР Украины).
Брежнев спросил Дубчека, какие конкретно реформы он намерен проводить в Чехословакии. Дубчек ответил, что Чехословакия – это развитая страна, и советская модель социализма уже не совсем отвечает ее условиям. Следование ей ведет к напряжению и даже конфликтам в обществе. Поэтому общество требует демократизации, и, по мнению Дубчека, никакой угрозы социализму это не представляет. При этом Дубчек старался избегать самого слова «реформа» и больше говорил об «исправлении ошибок» и «обновлении». В мемуарах Дубчек пишет о «нахмуренных» и «каменных» лицах членов советского политбюро, с которыми якобы было невозможно ни о чем договориться
[510]. Он лишь заверил Брежнева, что все, что происходит в Чехословакии, не направлено против интересов СССР и является внутренними проблемами самой страны.
Дубчек, согласно отчету о своей поездке для Президиума ЦК КПЧ, сказал в Москве буквально следующее: «Я хотел бы еще раз подчеркнуть, что братская дружба и прочный союз с Советским Союзом не подлежат никакому сомнению для любого члена нашей партии. Что касается лично меня, то я даю вам гарантию – и, думаю, вы никогда не сомневались в том, – что на своем новом посту я буду действовать, как и раньше, чтобы содействовать усилиям Центрального комитета нашей партии в целях дальнейшей консолидации нашей братской дружбы и прочного всестороннего сотрудничества между нашими партиями и странами…»
[511]
Но Дубчек все-таки признал наличие в ЧССР «экстремистски-либералистических» и националистических элементов и обещал против них бороться
[512].
Советские участники переговоров больше слушали, чем говорили. У Брежнева после встречи сохранилось в целом доброжелательное отношение к Дубчеку, хотя советский лидер подметил в нем повышенную нервозность и некоторую несобранность.
После визита в Москву Дубчек избрал следующую тактику: он просто ставил СССР перед фактами, обещал прекратить нападки на него в чехословацких СМИ и при этом не выполнял ни одного из своих обещаний.
После возвращения из Москвы Дубчек 4 февраля опять встретился с Кадаром и опять по инициативе последнего. На этот раз беседы проходили как в Словакии (в Комарно), так и на другом берегу Дуная в венгерском Комароме. Дубчеку льстило внимание ведущего реформатора Варшавского договора. Но Москва, где не хотели повторения венгерских событий 1956 года, явно попросила Кадара повлиять на Дубчека. Венгерский лидер подробно выспрашивал Дубчека о его планах, в Москве сочли объяснения нового чехословацкого лидера слишком общими и туманными.
Дубчек хотел заручиться поддержкой еще одного известного во всем мире реформатора – лидера Польши Владислава Гомулки, которого в 50-е американцы считали будущим вторым Тито. Как и Кадар, Гомулка стал жертвой операции «Раскол», сидел в тюрьме и в октябре 1956 года сделался первым лидером социалистического государства, избранным на этот пост вопреки желанию СССР.
7 февраля 1968 года Гомулка (которому тогда было 63 года) встретился с Дубчеком в Остраве. На этот раз первого секретаря ЦК КПЧ сопровождал секретарь ЦК по международным вопросам Владимир Коуцкий, от которого Дубчек избавился почти ровно через месяц. Выслушав планы Дубчека, Гомулка неожиданно предложил ему пройтись вдвоем. Беседа шла по-русски (Дубчек понимал и польский язык). Дубчек попытался нащупать выгодную для собеседника тему и начал говорить о политических репрессиях начала 1950-х годов, которые нанесли огромный урон делу социализма в Чехословакии и вызвали нынешнюю неспокойную обстановку в обществе. Теперь все это надо быстро исправлять.
Гомулка тихо ответил, что понимает – в моральном и человеческом смысле реабилитировать жертв репрессий необходимо, но это может привести к «неконтролируемым политическим процессам и может подорвать позиции партии». Эти слова Гомулки оказались пророческими.
Дубчеку такой настрой не понравился, и он списал его на старость польского лидера.
Старым маразматиком и реакционером Дубчек с самого начала считал и лидера ГДР Вальтера Ульбрихта, с которым он даже и не пытался наладить доверительный диалог. В его глазах Ульбрихт был сталинистом и «немецким Новотным». При этом Ульбрихт не только смог оградить ГДР от политических репрессий в начале 50-х, но, как и Кадар, был свидетелем беспорядков в своей стране летом 1953 года, когда навязанный по инициативе Берии из Москвы «новый курс» вызвал недовольство рабочих и едва не привел к крушению социализма в ГДР.
При этом именно Ульбрихт мог похвастаться самыми блестящими успехами в экономике среди всех социалистических стран. Несмотря на разрушения в конце войны и огромные репарации, которые ГДР до 1953 года платила Польше и СССР за всю Германию, к 1968 году Восточная Германия уже обошла по уровню жизни почти не затронутую войной Чехословакию. При этом в ГДР стояло почти полмиллиона советских солдат и офицеров, и страна несла гораздо более тяжелое бремя военных расходов в ОВД, чем Чехословакия.
В 1964 году в ГДР по инициативе Ульбрихта началась экономическая реформа, у которой были примерно такие же цели и методы, как и у реформы Шика. «Маразматик» Ульбрихт первым понял важность компьютеров, и восточногерманский комбинат «Роботрон» скоро обеспечивал электронно-вычислительной техникой все социалистические страны.
ГДР в машиностроении отставала по производительности труда от ФРГ на 20 %
[513], но после начала в стране реформы это отставание стало сокращаться. В отличие от реформы Шика, гэдеэровская реформа к 1968 году уже дала неплохие результаты: абсолютный прирост национального дохода в 1966-м был в 3,5 раза больше, чем в 1962-м. Объем промышленного производства за годы реформы вырос на 25 %, причем в основном за счет роста производительности труда в среднем на 6 % в год.
