Новотный промолчал, и тогда Дубчек выложил на стол свой главный козырь, который собеседник не мог проигнорировать, – ссылку на СССР: «Думаю, что часть проблем заключается в том, что общественность по-прежнему еще не информирована об усилиях партии по исправлению беззаконий. Общественность видит развитие (в этом вопросе) в Советском Союзе и думает, что в Чехословакии реабилитация идет слишком медленными темпами». Как с удовлетворением вспоминал Дубчек, этот аргумент Новотному крыть было нечем.
Выступления словацких СМИ в пользу дальнейшей реабилитации поддержал и секретарь ЦК КПЧ по культуре Честмир Цисарж, что укрепило позиции Дубчека.
Эту пору, весну – лето 1963-го, когда атмосфера была полна надежд на перемены, стали называть в Чехословакии «милостивым летом».
Летом 1963 года Новотный приехал в Кошице, чтобы как-то поправить свой «антисловацкий имидж», который подспудно подпитывал Дубчек. Дубчек в нарушение протокола и просто правил хорошего тона не стал сопровождать президента республики. Он ожидал, что в своей публичной речи Новотный «подставится» еще больше, и не ошибся.
Человек принципиальный, в отличие от Дубчека, Новотный готов был произносить даже непопулярные вещи, если был убежден в их правильности. Новотный опять подверг резкой критике Гусака и Новоместского за политические ошибки и стал защищать новую конституцию ЧССР. Так, например, он сказал, что ликвидация словацкого Корпуса уполномоченных была оправданной, так как он все равно очень плохо работал. Президент раскритиковал и словацкую печать. Он считал, что дело Широкого – это внутреннее дело КПЧ, и перед тем как проинформировать общественность, партия сама должна принять решение на сей счет.
Естественно, речь Новотного не понравилась словакам, особенно интеллигенции. И то, что в Кошице рядом с Новотным не было Дубчека, еще более укрепило позиции последнего как борца за реабилитацию и словацкие интересы.
Дубчек ответил на речь Новотного подготовленной и одобренной ЦК КПС резолюцией, в которой выражалось требование создать комиссию КПЧ для проверки дела «словацких буржуазных националистов». Формально это как бы совпадало с мнением Новотного, что с делом Широкого должна сначала разобраться партия.
Президиум ЦК КПЧ одобрил это предложение, и 26 июня 1963 года была создана комиссия, названная «барнабитской» (от чешского названия ордена варнавитов), так как заседала в бывшем женском варнавитском монастыре рядом с Градом. Специально для комиссии, которая начала свою работу в июле, в бывший монастырь (там теперь находился дом приемов для иностранных делегаций) перевезли часть архивов ЦК КПЧ и МВД.
На тот момент комиссия Кольдера (в которой, как мы помним, работал и Дубчек и отчет которой был опубликован с купюрами в августе 1963 года) приняла по делу «словацких националистов» следующее решение: никакой антигосударственной и антипартийной группы буржуазных националистов не было: «…обвинения, выдвинутые против Гусака, Новоместского, Окаля, Хорвата, Гольдоша, были необоснованными. Незаконный подход заключался в том, что политическим ошибкам, которые они допустили, было присвоено вредительское измерение»
[344].
Уже 17 апреля 1963 года об этом решении (еще не опубликованном) сообщила Гусаку и Новоместскому в Братиславе специальная комиссия ЦК КПС во главе с тем же Дубчеком. Гусака и Новоместского восстановили в партии (за что они выразили благодарность), но решение об исключении их из ЦК КПЧ, принятое в 1951 году, было подтверждено. Однако Гусак и Новоместский попросили полной политической реабилитации, ссылаясь на то, что их осудили в атмосфере культа личности.
1 мая 1963 года Гусак направил в Президиум ЦК КПЧ письмо на 134 страницах, объясняя всю подноготную процесса «буржуазных националистов» и требуя полной реабилитации.
Поначалу «барнабитская комиссия» состояла только из словаков (например, ее членом был будущий лидер компартии Словакии в 1968 году Васил Биляк)
[345] и работала под председательством Ленарта – тогда, по мнению Дубчека, уже не реформатора, а приспособленца. Когда Ленарт стал в сентябре 1963 года премьером ЧССР, его место в комиссии занял секретарь ЦК КПЧ Коуцкий. Дубчек формально в комиссию не входил, но получал от ее членов полную информацию о ходе работы. Новотный распорядился предоставить комиссии все архивные материалы.
На заседаниях комиссии некоторые ее члены продолжали обвинять Гусака в политических ошибках. Например, Лаштовичка (во время войны находился в Лондоне) считал, что Гусак и его товарищи пренебрежительно относились к чехам вообще и чешскому рабочему классу в частности. Это проявилось, например, при обсуждении Кошицкой правительственной программы в начале 1945 года. К тому же странно, что всю войну вплоть до восстания в Словакии летом 1944 года Гусак легально жил в Братиславе и даже работал адвокатом. Ведь полиция прекрасно знала, что он один из лидеров подпольной компартии Словакии.
В придачу ко всему Гусак принял участие в пропагандистской поездке на оккупированную немцами Украину, которую во время войны организовали словацкие власти. Заметим, что эту ошибку Гусак всегда признавал.
Говорили и о том, что Готвальд испытывал стойкую антипатию к Гусаку еще с 1945 года, то есть до начала политических репрессий в Восточной Европе
[346].
Интересно, что одним из доказательств «словацкого национализма» Гусака (и это прямо ставили ему в вину на судебном процессе) было то, что он в 1939-1941 годах выступал за «Советскую Словакию», то есть за отторжение Словакии от ЧСР и присоединение ее к СССР. Комиссия подтвердила, что Гусак не являлся автором этого требования, – это была позиция всей компартии Словакии до нападения Германии на СССР в 1941-м. Ведь в 1939-1941 годах СССР признавал Словакию независимым государством, а Коминтерн считал словацкую компартию самостоятельной, а не частью КПЧ. Только после 22 июня 1941 года Сталин установил отношения с чехословацким эмигрантским правительством Бенеша, и словацкие коммунисты по указанию Москвы снова стали сторонниками единой Чехословакии.
Следует отметить, что именно Коуцкий, с полного ведома Новотного, вел дело в комиссии к полной политической реабилитации «словацких буржуазных националистов». Коуцкий считал, что националистические загибы у словацких коммунистов, бесспорно, имели место, но называть их «буржуазными» нет никаких оснований. Одновременно Коуцкий решительно возражал против того, чтобы осудить КПЧ (как предлагали некоторые члены комиссии) за неправильную линию в словацком вопросе, то есть фактически за чешский национализм и пренебрежительное отношение к словакам. В этом он проводил линию Новотного: реабилитация не должна привести к политическому кризису в стране.
Комиссия пошла на хитрость, постановив, что мандат Гусака как члена ЦК КПЧ истек к X съезду партии (он тогда сидел в тюрьме), поэтому формально восстанавливать его в составе Центрального комитета нет оснований. Заметим, что с такой формулировкой согласились все словацкие члены комиссии.
