— А как поступить с врачами из Британии, ваше высочество? Они ведь люди не военные.
— Оставьте их с ранеными турками. Медикаментов не изымать. Пускай до конца исполняют долг человеческого милосердия, если уж оказались на войне. И пригласите обоих сегодня ко мне сегодня к завтраку...
Горный Дубняк находился от осаждённой Плевны далеко. Каково же было удивление великого князя, когда при опросе пленных турецких офицеров один сказал, что он из Плевенского гарнизона.
— Вы бежали из крепости или были посланы в Горный Дубняк своим начальником?
— Бежал.
— Причина бегства?
— Голодно в Плевне. Постоянно бомбы рвутся. Стало страшно за себя, потому и сбежал.
— Бежали одни?
— Нет, с несколькими своими солдатами, когда мы стояли в сторожевой цепи.
— Почему другие не бегут?
— Осман-паша жестоко наказывает пойманных беглецов.
— Почему крепостная артиллерия перестала вести ответный огонь?
— Это запрет Осман-паши. В снарядах большая нужда, поэтому батарейным командирам запрещено под страхом смерти стрелять без разрешения паши.
— Почему гарнизон не ходит на вылазки?
— Это тоже запретил Осман-паша. В вылазках гарнизон потерял много людей.
— А не думает ли Осман-паша сдаваться?
— Он о сдаче и слова слышать не хочет. Говорит, умрём с голода, но перед русскими оружия не сложим. Я, говорит, слово султану дал.
* * *
После разгрома в Горном Дубняке турецкие войска без боя оставили Дольний Дубняк, отступив ещё дальше от Плевны. Великий князь посетил оставленные неприятелем укрепления и остался крайне недоволен организацией сторожевого охранения. Особое возмущение его вызвала цепь сторожевых постов Киевского гусарского полка, которая оказалась не впереди, а сзади цепей боевого охранения лейб-гвардии Литовского полка на Софийском шоссе. Гусарский полковой командир предстал перед разгневанным главнокомандующим.
— Почему вы не выдвинули вперёд пехоты свою цепь сторожевых постов?
— Ваше высочество, я не получал такого приказания.
— А если по шоссе подойдёт османская конница и опрокинет цепь литовцев, кто будет виноват?
— Не могу знать, ваше высочество.
— Если я ещё раз замечу, что вы в подобных случаях ждёте приказания, то выгоню вас из армии, несмотря на флигель-адъютантские вензеля...
Неудовольствие главнокомандующего было всем понятно. Дозорные-пехотинцы могли увидеть вражескую конницу только тогда, когда та могла вылететь из-за ближайшего поворота дороги, которая вела от Плевны к Софии. В том случае пехотинцы были обречены на гибель. Конные же дозорные, выдвинутые вперёд, должны были заметить приближавшего врага издали и вовремя предупредить об опасности пехоту. Тогда последней не составило бы большого труда отразить конную атаку неприятеля...
Победа русской гвардии под Горным Дубняком окончательно лишила армию Осман-паши, осаждённую в Плевенской крепости, надежд на помощь извне — деблокаду со стороны подходивших войск Шевкет-паши. Доклад об этом главнокомандующему дежурным офицером по штабу выглядел так:
— Ваше высочество, ночью нашими дозорами задержан крымский татарин, который пытался пробраться в Плевну со стороны Дольнего Дубняка. При нём было личное письмо Шевкет-паши к Осман-паше.
— Письмо прочитали?
— Да. Оно небольшое, всего несколько строк.
— Что пишет Шевкет-паша?
— Он извещает Осман-пашу, что не может идти к нему на подкрепление и собирается отступить.
— Значит, уходит назад, в софийскую сторону.
— Точно так, ваше высочество.
— А самого задержанного допросили?
— Не успели. Крымчак бежал.
— Как бежал?
— Все шесть человек конвойных, бывших при нём ночью, заснули. Вот он и воспользовался удобным случаем.
— Конвойных наказать в дисциплинарном порядке. А куда бежал татарин?
— В Плевну, ваше высочество.
— Тогда наших сонь дисциплинарно наказывать не надо. Ограничиться командирским внушением.
— Будет исполнено, ваше высочество.
— Очень хорошо, что крымчак ушёл в крепость. Осман-паша получит самые правдивые сведения о Шевкет-паше, которого он так долго ждал, сидя в Плевне...
Победа у Горного Дубняка открывала русским войскам прямой путь через горы к Софии. Николай Николаевич-Старший этот вариант обсудил с Гурко, с которым находил полное взаимопонимание по всем важнейшим вопросам, связанным с действиями русской армии на удалении от осаждённой Плевны. Среди прочего великого князя интересовал дух, настроения солдатской массы:
— Иосиф Владимирович, вы разобрались с потерями гвардейских егерей под Телишем двенадцатого октября?
— Да, ваше высочество. Егеря атаковали редут без должного артиллерийского прикрытия, да ещё силой всего в один полк.
— Почему у них так много убитых по отношению к числу раненых? Здесь что-то не так, как мне было доложено.
— В тот день полк потерял более 1100 человек. Но подобрать при отходе под вражеским огнём смог только триста раненых. Большая часть тяжёлых осталась под Телишским редутом.
— Кто-нибудь остался жив? Ведь Телиш вы взяли только через четыре дня, шестнадцатого.
— Никто, ваше высочество. Лейб-егерей мы нашли под редутом страшно изуродованными.
— Дело рук турок или башибузуков?
— Турок. Это подтвердили взятые в плен врачи-англичане.
— Те, которых я приглашал к себе на завтрак?
— Они самые, ваше высочество.
— Так. А что наши солдаты в ответ при виде всех этих изуверств стали делать?
— На них напал такой дух разрушения, что трудно описать. Сожгли превосходные турецкие бараки, в которых могли бы жить сами, а не под открытым небом. Сожгли все стога сена и собирались даже предать огню саму деревню. Да благо командиры их вовремя остановили.
— А что ещё делали наши солдатики?
— Турок, что в плен сами сдавались, они не трогали. А вот с побитых поснимали пояса.
— Зачем это?
— Турки в поясах деньги хранят, в серебре и золоте. Турецких лошадей по рукам разобрали, оружие дорогое снимали с убитых и продавали его кому угодно.
— Знаю. Один мой адъютант купил у какого-то измайловского солдата дорогую венгерскую саблю всего за три рубля.
— Дорогого оружия у войска Шевкет-паши оказалось действительно много. Побросали всё при бегстве в горы.
