За эти две недели Маргарита уже успела переговорить с родителями. Она говорила сначала с отцом, убеждала его, плакала на его плече. Потом вместе с Михаилом Петровичем они долго уговаривали Варвару Алексеевну, наконец, Михаил Петрович прикрикнул на жену, она присмирела, но до конца жизни так и не впустила в своё сердце нового зятя. Особенно сожалела она, что первый муж Маргариты стал уже генерал-майором, и всякий раз, придираясь к каждому её слову, ехидно добавляла это известие к другим своим колючим словам.
Но обручение всё-таки состоялось.
Михаил Петрович при всех своих орденах и лентах, тучный и рослый, со слезами на глазах, взял икону Богородицы, самую ценную и большую в доме, встал рядом с располневшей дородной женой и дрожащим от волнения голосом провозгласил:
— Благословляю вас, дети мои!
Голос ему изменил, он закашлялся и покосился на Варвару Алексеевну. Она стояла строгая и неприступная, всё ещё обиженная тем, что к слову её в этом доме не прислушались.
— Матушка, батюшка, — низко склонились перед ними Маргарита и Александр, стоявшие на коленях, — Бог вам воздаст за то, что вы совершили этот обряд.
Целуясь с будущими тестем и тёщей, Александр взволнованным голосом прошептал им обоим:
— Что бы ни случилось, сердце моё всегда будет принадлежать одной Маргарите. И я буду до гробовой доски любить вас, своих названых родителей.
Свадьбу решили сыграть осенью, скромно и достойно. Это был уже не первый брак старшей дочери, и Нарышкины постеснялись приглашать много гостей. Но родственников, и дальних, и ближних, набралось столько, что в просторном доме Нарышкиных было всё битком набито.
Маргарита сильно волновалась, стоя под венцом. Помертвелыми губами ответила она своё «да» священнику. Теперь для неё обряд свадьбы был свят до мелочей, и каждая деталь, каждое слово исполнены были особого смысла.
После венчания молодые в особой коляске должны были отправиться к новому месту жительства.
Они вышли на паперть, оба рослые, молодые, красивые, и нищие, гурьбой протянувшие руки за подаянием, откинули головы — словно бы солнце просияло в этот пасмурный осенний день. Молодых обсыпали зерном по русскому обычаю, под ноги им выплеснули вёдра воды — все эти народные старые обычаи ещё хранились в московской жизни. Окружённые весёлой гомонящей толпой, Маргарита и Александр чувствовали себя будто бы в отдалении от всех, они были поглощены друг другом, и им казалось, что они одни во всём мире.
Он подал ей руку, и она уже собралась, подхватив край длинного шлейфа, влететь в коляску, когда дорогу ей преградил высокий худой старец в рваной одежде и с длинной суковатой, гладко отполированной палкой в руке. Как он прорвался сквозь весёлую свадебную толпу, оставалось лишь удивляться.
Старик глянул на Маргариту выцветшими голубыми глазами, глубоко спрятанными под нависшими седыми косматыми бровями, стянул рваную шапку с нечёсаной сивой головы, поклонился ей в ноги и гнусаво сказал:
— Игуменья Мария, прими от меня сей посох! — И протянул Маргарите отполированную до блеска палку.
Александр уже хотел было отодвинуть старика плечом, закрыть от его взгляда сияющее, расцветшее лицо своей молодой жены, но Маргарита удивлённо вгляделась в старика.
— Подожди, Александр, такое бывает нечасто...
Александр подвинулся к старику поближе, лицо его не предвещало тому ничего хорошего.
— Дедушка, почему ты назвал меня Марией? — удивлённо обратилась к старику Маргарита. — Меня зовут Маргарита.
Этого старика, блаженного, юродивого, шатающегося по улицам Москвы, знали все. Суровый и непреклонный старик язвил богачей и грозил своим посохом мерзавцам и негодяям, которых было много на Москве, и все побаивались его резкого, правдивого и страшного языка.
— Будешь Марией, — строго ответил старик. — Возьми мой посох, пригодится...
Маргарита взглянула на Александра, словно бы спрашивая его согласия и совета. Он недоумённо пожал плечами. Он и сам не знал, как поступить в таком случае.
— Возьми, — снова провозгласил старик, — пригодится...
Она протянула руку, затянутую в атласную перчатку, и ухватилась за скользкую ручку. Старик низко поклонился Маргарите и исчез в толпе, словно его и не было...
Маргарита влезла в экипаж с этой гладкой палкой в руке и огляделась, ища, куда бы её поставить. Но во всех углах палка просто упала бы, и всю дорогу до самого дома, где проходило свадебное пиршество, она держала её в руке. Выходя из коляски, невольно подпёрлась ею.
Увидев палку в руке дочери, недоумённо уставились на неё отец и мать, встречавшие новобрачных у порога дома. И опять поискала Маргарита взглядом, куда бы её поставить, и не нашла места. Так, с палкой юродивого в руке, она и вошла в дом.
Долго продолжался свадебный пир в доме Нарышкиных, много провозглашалось тостов, кричали извечное «горько», и смущённые новобрачные поднимались с места и прикладывались губами друг к другу, гремела музыка с хоров, и скользили по наборному паркету пары, целовали Маргариту младшие сёстры и братья, и сверкали паникадила тысячами свечей.
Но вот приблизилась полночь, и Александр с Маргаритой тихо встали со своих мест, выскользнули в полутёмную прихожую и вышли на крыльцо под ясное вызвездившееся небо.
Они сели в коляску, и тройка лошадей помчала их в новый дом Тучкова, который он снял для себя и своей молодой жены. Купить дом ему было не по средствам, а родители Маргариты не смогли выделить ей новое приданое: всё уже было расписано по всем детям — каждый получал свою долю. Первое приданое Маргариты почти всё досталось первому мужу, но ни Александр, ни Маргарита ни словом не заикнулись об этом. Что им было до денег, до вещей, если они были вместе!
Их встретили лишь одна дворовая девушка, которую отпустила с Маргаритой Варвара Алексеевна, да старая повариха, жившая ещё в доме Тучковых. Обе поздравили молодых, а те были рады, что шумное сборище осталось позади и теперь они будут вдвоём, только вдвоём.
Он нежно и трогательно поцеловал её в губы, прижал к себе, и у неё от избытка чувств и долгого ожидания этой минуты наедине хлынули слёзы.
— Мне казалось, — твердила она, — что никогда этого не будет, что мы расстанемся навсегда. До самой последней минуты мне не верилось, что ты станешь моим супругом...
— Успокойся, Маргарита, — шептал он, — никогда больше мы не разлучимся, мы всегда и везде будем вместе...
— Но если ты пойдёшь на войну, я не переживу этого, — ещё горше заплакала Маргарита, — обещай, что, если это случится, ты непременно возьмёшь меня с собой...
— Конечно, любимая, разве я смогу хотя бы одну минуту пробыть без тебя?
— Я буду твоим адъютантом, твоим слугой, твоим денщиком, буду чистить твои сапоги, только не оставляй меня одну, всегда бери меня с собой.
