– Положите все обратно так, как было, – крикнула я. – Я знаю, где все должно лежать!
Я слышала, как она открыла холодильник.
– Там три четверти пинты молока осталось. – Я слышала, как мой голос дрожит, хотя внутри все было твердо и напряжено. – Не думайте, что я не знаю!
Дверца холодильника все не закрывалась.
– И дверцу закройте нормально, – добавила я, – или мне придется вам у хирурга руки выпрямлять!
Дверца все не закрывалась. Через несколько минут девушка появилась на пороге гостиной.
– Вот ваша книга, мисс Клэйборн, – очень тихо сказала она.
Я взяла книгу у нее из рук. Книга была холодной.
Я заставила их сменить замки – тот еще спектакль, доложу вам. Меня два часа отговаривали, но я не поддалась.
Когда они спросили зачем, ответила коротко: «Для безопасности». Я не упомянула Ронни, но только потому, что Элси все утро объясняла, отчего этого делать не нужно.
– Я боюсь не меньше твоего, – сказала она, – но еще больше я боюсь, что он упечет нас в «Зеленый берег». Хотя бы одна из нас должна сохранять спокойную голову.
– Тебе просто все равно. Безразлично, что бы он ни делал. – Должно быть, я сбросила подушки с дивана, потому что, когда взглянула, они все были разбросаны по полу. – На меня всю жизнь всем наплевать.
– Она была моей сестрой, не забыла? Моей, а не твоей!
Элси уже кричала, а ведь она никогда не кричит. Я перестала думать о подушках, поглядела на подругу – и тут меня затрясло. Элси обняла меня, и я почувствовала себя меньше, будто съежилась от ее доброты.
– Элси, давай уйдем отсюда, – прошептала я в ее кардиган. От него пахло шерстью и ободрением. – Давай уедем туда, где он нас не найдет!
Мы стояли в обнимку. Наша бежевая жизнь казалась камерой предварительного заключения. Комнатой ожидания.
– Куда же мы поедем, Флоренс? – спросила Элси. – Нам некуда бежать.
– Тогда что нам делать? – на этот раз закричала я. В маленькой гостиной стало тесно от моего крика.
Элси отступила и взяла меня за плечи:
– Будем вести себя как обычно и стоять на своем. Не дадим ему победить в этой игре.
– Боюсь, я не сумею в нее играть.
Пальцы Элси на моих плечах сжались сильнее.
– Не показывай ему свой страх! Не дай порадоваться!
– Но мне страшно, – возразила я. – И мне все равно, кто об этом знает!
Элси глядела мне в глаза:
– Флоренс, почему Ронни тебе пакостит? Что ты от меня утаила?
Я начала отвечать, но слова превратились в мысль и исчезли.
Пришел Джек, и мы вместе ждали слесаря. Когда он был рядом, мне становилось легче, даже в тишине. Джек задернул шторы и включил лампу, потом поставил передо мной чашку чая. Время от времени он посматривал на меня и напоминал пить чай.
– Слесарь скоро придет, – говорил он. – Ждать уже недолго.
– Мне бы вашего спокойствия, Джек, – сказала Элси.
Я поглядела на него:
– Это все армия. Старые солдаты всегда спокойны.
Он оглянулся:
– Наверное. Хотя и у меня были срывы.
– Ну, вы хоть вернулись с войны.
– Едва не остался там.
Мы с Элси отчетливо расслышали жирную точку.
– На танцах всегда бросалось в глаза, – начала я, – насколько не хватало мужчин. Мы с Элси вечно танцевали друг с дружкой.
Это было правдой. Как и ее отец, молодые люди пропадали на войне и вместо того, чтобы выбирать между фокстротом и танго, были высечены в холодном камне в парковом мемориале под музыку жизни других людей. Многие ли останавливались, чтобы прочесть их имена?
Как-то раз мы с Элси шли через парк – это было вскоре после войны – и в угасающем свете дня остановились перед мемориальной стелой.
– Как думаешь, они были храбрецами? – спросила я.
– Храбрость предполагает наличие выбора, – отозвалась Элси. – То есть у тебя была возможность повернуться и убежать, но ты решил иначе.
Я читала имена. Их было так много, что пришлось запрокинуть голову, чтобы разглядеть людей на самом верху.
– А у них вряд ли был выбор, – продолжала Элси.
– Вряд ли, – согласилась я, подсчитывая их возраст.
– Храбрецы – просто слово, которым мы их называем, чтобы нам было легче.
После войны в жизни каждого появились дыры. Пустоты зияли вокруг еще долго после войны – там, где должны были быть мужчины. Мы старались закрыть эти дыры, перестроиться и жить дальше, изменившись, но пустота всегда оказывалась рядом, не давая себя забыть. Это было особенно, до боли очевидно, в субботние вечера, когда зал заполнялся женщинами, танцевавшими друг с дружкой, искавшими хоть какого партнера в мире, под который каждый должен был подстраиваться. Они не знали, что и в старости, обворованные войной, оставшиеся без мужей, будут снова искать пару, тщетно ища в этом смысл.
– Вы танцевали вместе? – переспросил Джек.
– Да. Элси любила фокстрот, а я предпочитала танго. Потому что в танго существуют свои правила, а фокстрот может перейти бог знает в какой сумбур.
– Потому-то и весело! – Элси выпрямилась на стуле. Солнечный луч из окна упал на ее лицо и нашел на нем все морщины. – Но ты не всегда со мной танцевала – иногда вдруг отказывалась без всяких объяснений.
Джек постучал тростью по ковру:
– Я тоже отплясывал фокстрот, пока не вмешалось вот это.
– Иной танец и пропустить не грех, – сказала я.
Пришел слесарь. Элси говорит, я засы́пала его вопросами. Джек налил еще чашку чая и попытался увести меня от двери, но я разгадала его намерения, я не полоумная. Есть вещи, которые я желаю знать: откуда новый замок, сколько к нему ключей, оставит ли мастер у себя дубликат. Слесарь вскоре перестал отвечать, а когда пил чай, то смотрел на газетную страницу, не читая.
– Не очень-то он мне понравился, – подытожила я, как только за ним закрылась дверь.
Джек смотрел, как слесарь спускается с крыльца.
– Бумаги он заполнил правильно, я проверил.
– Он вас услышит, – предупредила Элси.
– Мне все равно, пусть слышит! К тому же он намусорил!
Ничего слесарь не намусорил, просто я не знала, к чему придраться, но Джек все равно немного подмел и завел разговор о том, что настоящих мастеров уже не осталось. С этим, в виде исключения, согласились все.
Потом мы втроем сидели и смотрели на ключ, лежавший посередине обеденного стола, не подозревая о громадных проблемах, которые он вызвал.
Без пятнадцати пришла мисс Амброуз. Она разглядывала новый замок добрых несколько минут и наконец спросила:
