– От которого вечно пахло рыбой?
– Он же работал в рыбном магазине, Флоренс! Я тебе сто раз говорила, но ты не слушаешь.
Женщина зашелестела страницами:
– Рыбой? Здесь ничего о рыбе не написано.
– Да уж, конечно, не написано, – съязвила я.
– Мы ходили на его похороны, ты разве не помнишь? – спросила Элси. – Клара стояла у могилы под проливным дождем и никак не могла смириться с мыслью, что надо его оставить. Ты убедила ее сесть в машину – никому другому не удалось ее уговорить.
– Она еще покачивалась, когда ее нашли, – машинально сказала я.
– Нет. – Элси взяла меня за рукав пальто. – Ты что, не помнишь? Два раза отмерь, один раз отрежь. Отрезай нитку под углом…
Несколько секунд она ждала.
– Я ей помогала? – догадалась я.
Мы взглянули на часы на стене, отмерявшие секунды.
– Да.
Дверь открылась, и девушка в коричневой форме подвела к кровати старуху. Только через секунду я догадалась, что это и есть Клара. Ее плечи стали совсем хрупкими, а глаза слишком тихими. Узловатые руки опутаны венами. Передо мной была ходячая развалина, в которой едва теплилась жизнь. Но старушка улыбнулась, и я уже не понимала, как я могла ее сразу не узнать.
– Вот и Клара, – сказала Элси. – Поговори с ней, Флоренс, тебя она знала лучше.
Старуха нахмурилась, глядя на нас:
– Кто это?
Я взглянула на Элси, на старуху и шагнула к ней. Кожаная подошва туфли скрипнула на недавно вымытом полу. Я принялась комкать пояс моего пальто.
– Клара, я Флоренс, – начала я. – Флоренс с фабрики, помнишь?
Я смотрела ей в глаза, мутные от того, что видели слишком много. Замешательство и растерянность украли ее ответ.
– Флоренс, – повторила я и подошла еще на шаг. – Фло!
Молчание походило на медленно горящую бумагу.
Вдруг Клара захлопала в ладоши, и комнату наполнило счастье.
– Фло! – воскликнула она. – Ты пришла забрать меня домой? Ох, как я долго ждала!
Клара сновала между прошлым и будущим, будто скидывала и надевала пальто: мы с трудом за ней поспевали. Джек совершенно запутался. Клара таскала отовсюду понемногу, беря, что нравится. Из прошлого она выбирала то, что получше, и наша молодость начинала казаться теплой и надежной в комнате со стенами без единого украшения и белым потолком. Мы старались обходить в разговоре все мрачное и тревожное.
Женщина в бежевом поглядывала на часы.
– Ты помнишь Бэрил? – спросила я.
Клара повторила это имя.
– Сестру Элси. – Я затруднялась с описанием. Поглядев на Элси, я спросила: – Как бы ты ее охарактеризовала?
– Три вещи, – подсказала Элси. – Ты отлично справляешься с тремя особенностями.
– Брюнетка. – Я колебалась. – Довольно вспыльчивая. И у нее вечно был такой вид, будто она предпочла бы находиться где-нибудь в другом месте. Она умерла, помнишь?
Клара подняла на нас подернутые влагой глаза.
– Бэрил умерла? – спросила она.
– Да, – сказала я, – много лет назад. Она еще танцевала с Ронни. Помнишь Ронни?
Мы ждали. В уголках памяти Клары явно шли напряженные поиски.
– Утонул, – сказала она наконец. – Его выбросило на берег у Лэнгли-бич. Рыбы его порядком обглодали. – Она улыбнулась. – Мой Фрэд был бы очень горд.
– Клара, а ты помнишь вечер, когда умерла Бэрил?
Мои слова канули в тишину, и в этой тишине я слышала свое дыхание и легкое движение трости Джека. Женщина в бежевом перевернула страницу в своей папке.
– На танцах? – уточнила Клара.
Я кивнула, затаив дыхание.
– Как бы я хотела послушать Эла Боулли. – Клара подняла глаза к потолку, будто там Эл Боулли и парил.
Я повернулась к Элси и Джеку.
– А вы не помните человека по имени Габриэль Прайс? – спросил Джек. – Он бывал на ваших танцах?
Клара секунду помолчала, а затем начала петь:
– «Полночь, звезды и ты…»
– Вечер, когда умерла Бэрил, – повторила я. – Ты что-нибудь помнишь?
– «Полночь и свидание…»
Женщина в бежевом закрыла папку.
– Все, больше вы от нее толку не добьетесь. Если она запела, это надолго. Иногда на несколько дней.
Но когда мы повернулись уходить, Клара оборвала пение и сказала нам вслед:
– Как, говоришь, тебя зовут?
– Флоренс, Клара. Я Фло с фабрики.
Когда мы уже были в дверях, Клара закричала:
– Ты же вернешься за мной, Фло? Не забудешь?
Этот крик преследовал меня до конца коридора.
Возвращались мы молча. Тишину нарушало лишь шарканье Элси и стук трости Джека по линолеуму. Когда мы спустились на первый этаж, бежевый палас под ногами словно придал нашей провожатой оптимизма, и она начала напевать себе под нос.
– Какая разница между понятиями «петь» и «бубнить»? – риторически спросила я у Элси.
Женщина в бежевом открыла входную дверь и вышла на крыльцо.
– Ну что, все прошло замечательно, – сказала она.
– Неужели? – Я глубоко вдохнула сентябрьский воздух, наполнив легкие до отказа.
– Гораздо лучше, чем с прошлым посетителем. На этот раз Клара осталась спокойной.
Я уже спустилась до последней ступеньки, когда услышала голос Джека:
– Прошлый посетитель? А кто к ней приходил?
Я ждала.
– Ну, такой пожилой человек. Младшая медсестра сказала, он что-то прошептал на ухо Кларе, и та забилась в истерике. Ума не приложу, что он ей такого сказал. Правда, ей вообще немного надо… Мы ее потом несколько дней успокаивали.
– А как он выглядел, этот пожилой человек? – спросил Джек.
Я обернулась послушать. Не знаю зачем. Ведь я уже знала, что ответит бежевая женщина.
К машине мы шли, погруженные в свои мысли. Когда мы уселись, Крис утер перемазанные майонезом губы тыльной стороной ладони.
– Ну что, все узнали?
Джек глядел прямо перед собой.
– Все и даже больше, – сказал он.
Я протерла запотевшее стекло рукавом пальто.
– Давайте поедем домой, – попросила Элси.
Я добавила:
– Где бы он ни был, дом.
Обратный путь прошел в тишине. Я перестала называть дорожные знаки, а Джек решил, что Крис достаточно опытен, чтобы вести машину без указаний. Снова начался дождь, но слабый, нерешительный, и дворники визжали от огорчения, когда у них заканчивалось что вытирать.
