– Об этом не волнуйтесь, – сказал он. – Мисс Биссель во всем разберется.
– Вы же ей скажете? Вы подтвердите, что торты не мои, не то она использует это против меня?
Он кивнул и улыбнулся. От улыбки следы раздумий разом исчезли с его лица.
– Кажется, торты разбили вашу чашку, когда выпали.
Чашка с принцессой Дианой лежала на полу в озерце чая.
– Это была моя любимая, – проговорила я. – Боюсь, теперь я забуду о Диане.
Голос у меня задрожал – не знаю почему. Раньше никогда не дрожал.
– Знаете что, – начал Саймон, – я вам ее склею. Тут только ручка отбилась. Вы ее мне отдайте, Флоренс.
Он обернул чашку газетой и опустил в карман пальто.
Я подняла на него глаза:
– Можете звать меня Фло, если хотите.
Я дождалась, пока он уйдет, и только потом заплакала.
19:56
Я не плакала много лет. В жизни бывали времена, когда я рыдала, пока слезы не заканчивались, но сейчас я пла́чу гораздо меньше, потому что уже не вижу в этом смысла. Я думала, что разучилась плакать, но, едва Саймон вышел за дверь, поняла, что это как ездить на велосипеде: один раз научился и…
Странно, вот можно же мириться со всякой чепухой, с разными печалями и бедами, не падать духом и шагать себе дальше, но вдруг кто-то проявляет человечность, и от чужой доброты выступают слезы. Маленький добрый поступок открывает неведомую дверцу, откуда спешит вырваться накопившаяся боль.
«Нам придется следить за вашими покупками, – сказала мисс Амброуз. – Должны же мы быть уверены, что вы делаете разумный выбор!»
Она спросила, не хочу ли я поговорить со специалистом по питанию или диетологом.
Я спросила, какая между ними разница. Мисс Амброуз кашлянула и принялась что-то искать в ящике. И когда профессии успели стать настолько сложными? Откуда взялись все эти названия? Может, это позволяет людям больше себя уважать или заставляет других к ним прислушиваться? Я сказала, что мне нужен не врач, а просто человек, который мне поверит. На это мисс Амброуз даже отвечать не стала.
Я не уверена, что и Джек с Элси мне верят, хотя Джек купил мне освежитель воздуха, чтобы избавиться от запаха марципана. Аромат «Лесная прогулка». Стоит теперь на раковине в маленьком пластмассовом кубе. Запах напоминает дезинфекцию, но я промолчала, не желая показаться неблагодарной. Такие освежители продают в магазине у входа – там есть «Лавандовый луг» и «Зимняя страна чудес», но все одинаково напоминают хлорку с отдушкой. Единственная разница – картинка. Я не стала покупать освежитель: парень с наушниками теперь следит за мной и записывает все, что я беру, в маленькую книжицу под прилавком.
Я сказала ему:
– Будто снова карточная система, только на этот раз для меня одной!
И рассмеялась.
Он не засмеялся в ответ.
Когда Джек принес освежитель, он снова спросил о Бэрил. Он маскировал свой интерес посторонними разговорами, но я сразу его разгадала – мужчины вообще не умеют что-либо скрывать. Джеку хотелось знать, что с ней случилось, как она умерла. Он сказал, это можно использовать, чтобы сыграть с Ронни по его правилам.
Забавно, что я не чувствую разницы между этими бестолковыми освежителями, но чуть кто упоминает Бэрил, я живо вспоминаю запах деревянного пола, натертого мастикой, расплесканного пива и слышу музыку. Все до единой ноты звучат у меня в ушах: плавное скольжение тромбона и легкое туше́ фортепианных клавиш, танго, вальсы и фокстроты, кружащиеся по залу и перекрывающие другие звуки. Я ответила Джеку, что не помню – брожу по дорожкам памяти, но везде тупики. По словам мисс Амброуз, все есть в голове, надо лишь найти способ извлечь нужное.
«Это ваша личная система архивирования, Флоренс, – говорит она всякий раз, как я что-то забываю. – Воспоминания хранятся в своеобразных ячейках в голове, нужно только подобрать ключ и открыть ящичек».
Она стучала себя по лбу. Будто я не знаю, где у меня голова.
Если долго сидеть в общей гостиной, кто-нибудь начинает валять дурака с фотографиями кинозвезд, премьер-министров и поп-певцов.
«Ну-ка, Флоренс, – говорят они, – давайте-ка откроем ваши ящички!»
Я уже иногда не узнаю собственное лицо, а как прикажете узнавать этих? На каждую показанную фотографию я отвечаю: «Уинстон Черчилль», и вскоре от меня отстают и выбирают новую жертву.
Я пыталась объяснить это Джеку. Иногда воспоминания не хотят, чтобы их ворошили, и прячутся, съежившись, в самых дальних уголках.
– Может, там был кто-то еще, кроме Клары, – настаивал Джек, – кто сможет вспомнить?
Я поглядела на Элси. Она сидела в углу комнаты, слушая наш разговор одними глазами.
– Сирил там был, – подсказала она. – Сирил вспомнит.
– Сирил Саутер?
– Видишь, – заключила Элси, – ты вовсе не полоумная, как сама себя называешь. Ты вспомнила его имя. Ты открыла ячейку, Флоренс!
До нас доходили слухи, что Сирил Саутер живет на широкую ногу, но мы не знали, верить или нет: порой старикам нечего делать, кроме как пересказывать небылицы, чтобы скоротать время. Однако слухи о Сириле оказались правдой.
– Думаете, он вспомнит вечер, когда умерла Бэрил? – спросил Джек, когда мы садились в машину.
– Как минимум выскажет свое ценное мнение по этому поводу, – отозвалась Элси.
– Главное, что у него все дома, – сказала я. – На столько же, как и раньше.
На парковке Крис втиснулся между деревянной скамьей и мусорным баком, и мы вылезли из машины на дорожку у канала. Я не была здесь много лет – с тех самых пор, как мать Элси до изнеможения ходила по берегу, разговаривая со свежим воздухом, а мы следили издали. Мне запомнилось, что воздух тогда пах странно, но когда я сейчас вдохнула полной грудью, странного запаха не осталось. Трава, листва, слабо тянуло дизельным топливом. Наверное, мне запомнился послевоенный запах, когда во всем мире пахло усталостью и страданиями.
Впереди были пришвартованы несколько яхт – целая коллекция цветов и золотых букв. Они синхронно покачивались у стенки канала, точно группа заговорщиков.
– Как думаешь, какая Сирила? – спросила Элси.
– Наверняка какая-нибудь белая ворона. – Я прищурилась на солнце. – Которая на вид будто не отсюда.
Оставив Криса, мы зашагали к яхтам. Семейство уток плыло за нами по каналу, прорезая воду решительной линией, будто спеша на очень важную встречу.
– Главная прелесть, – говорил Джек, постукивая тростью по дорожке, – открыть утром шторы и увидеть вот такой вид, а не дверь черного хода из столовой.
– И все вокруг замедляет свой бег, – подхватила я, – будто кто-то вынул ключ из часов.
– Часы уже давно не заводят ключом. – Элси взяла меня под руку. – Наверное, в этом-то и беда.
