– Я помню похороны. Так хорошо помню, будто мы только что вышли из церкви.
– Вот видишь, – оживилась Элси. – Воспоминания у тебя в голове, нужно только поискать.
– Не обязательно себя заставлять, если нет желания. – Джек постукивал по тротуару тростью. – Некоторые воспоминания лучше не ворошить.
– Отчего же. – Я толкнула калитку, которая отгребла все листья с дорожки. – Я хочу вспомнить, ведь только так мы сможем найти ответы.
Ронни пришел на похороны Бэрил.
Помню, он прошел по проходу и сел в первом ряду, и никто не осмелился его остановить – в церкви было полно народу, но народу молодого и зеленого. Мы с Элси сидели сзади, ближе к выходу: я беспокоилась, как бы ей не понадобилось на воздух. Элси, бледная, тоненькая, так дрожала, что мне приходилось поддерживать ее руки, иначе молитвенник то и дело вываливался на пол. Не помню, какой гимн мы пели. Сложно подобрать худший момент, чтобы заставлять людей петь, когда горло стиснуто горем и они едва могут слово произнести.
Когда служба закончилась, Ронни прошел мимо нас к выходу. И тут будто что-то щелкнуло: именно в этот момент я поняла – я должна что-то сделать. Ронни улыбнулся Элси долгой, медленной, неслучайной улыбкой, будто говорившей, что он всегда будет побеждать. Я поглядела на Элси – тщедушную, хрупкую, сломленную – и поняла, что не могу сидеть сложа руки. Я должна ее защитить. И еще я поняла в ту минуту, что смерть Бэрил – это не конец, а только начало.
Когда я подняла глаза, мы стояли у самой церкви. Я оглянулась на дорожку, не помня, как прошла по ней. Я даже не была уверена, есть ли там дорожка.
Элси приложила ладони к массивной деревянной двери на замысловатых кованых петлях. Створки, усеянные черными заклепками, сходились вверху остроконечной аркой.
– Хотите войти? – спросил Джек.
Дверь казалась волшебной, магической. Дверь в иной мир.
– Нет, только не снова, – отказалась я. – Я уже хочу домой.
Автобус высадил нас у аллеи, и мы молча побрели к «Вишневому дереву». Я не поднимала глаз, пока мы не дошли до корпусов. Оглядевшись, я обнаружила, что большинство телевизионных фургонов исчезло, а на их месте стоит очень большая полицейская машина. Мисс Амброуз торчала посреди двора, сложив руки на груди. На нас никто не обратил внимания.
Мы прошли мимо Саймона, подпиравшего стенку и жевавшего жвачку.
– Произошел инцидент, – сообщил он. Мне показалось, он даже оторопел, когда мы прошли мимо, не поинтересовавшись, что стряслось. – И весьма резонансный! – прокричал он.
– Инцидент? – переспросил Джек.
– Какой инцидент? – оглянулась Элси.
– Кое-что пропало, одна из старинных вещиц. Мисс Амброуз вне себя.
Я поглядела на мисс Амброуз и решила, что это довольно точное определение.
– Чего же недосчитались? – спросил Джек. – Что пропало?
Саймон несколько секунд энергично работал челюстями.
– Часы, – сказал он. – Я так думаю.
Это действительно были часы. Я была уверена, что часы, потому что, когда мы вернулись в мою квартиру, они стояли посреди обеденного стола.
Элси разматывала свой новый клетчатый шарф, который решила сразу надеть, хотя сегодня в шарфе не было надобности. Джек повесил кепку на маленький колышек у двери и сказал:
– Ну что, будем ставить чайник?
Я вошла за ними в гостиную, и мы втроем застыли перед столом, глядя на часы.
Полицейский похлопал меня по плечу.
– Всякий может ошибиться, – кивнул он и убрал записную книжку. Он проявил редкостное понимание, хотя я отчего-то предпочла бы, чтобы не проявлял. Мисс Амброуз в кои-то веки не нашлась, что сказать. Я тоже промолчала. Я не стала объяснять, что нас не было целый день, что я ничего не брала и отчего бы не спросить об этом Ронни. Я знала, мне никто не поверит. У меня кончились силы спорить, и я, не отрываясь, глядела на нашедшийся антиквариат.
Это были часы, у которых виден весь механизм – маленькие зубчатые колесики двигались под стеклом, отсчитывая каждую секунду. Раньше я не задавалась вопросом, как работает время. Оказывается, очень даже красиво: колесики крутятся, отталкиваясь зубчиками, хотя с виду детальки довольно далеко отстоят друг от друга. Невольно начинаешь гадать, как это возможно, но однажды поняв, как все взаимосвязано, уже не можешь этого не замечать.
– Почему вы ничего не сказали? – Джек закрыл входную дверь. – Почему не объяснили, что мы целый день провели в городе? Никто бы не стал придираться, что у нас не было разрешения.
– Мне все равно никто не поверит. – Я поглядела на Джека с Элси. – Вы же не верите.
– Верим, конечно, – возразила Элси. – Никто из нас не усомнился в тебе ни на йоту.
– Я знаю, что это не вы, – сказал Джек, стоя передо мной. – Знаю с абсолютной уверенностью.
– Отчего бы это? – не удержалась я.
– Флоренс, я же рядом с вами целый день провел! Как бы вы ухитрились?
– Я вам с самого начала говорила – он приходит сюда. Я говорила, что Ронни переставляет вещи! Мне никто не верит, меня только и мечтают спровадить с глаз долой, турнуть в «Зеленый берег»…
Джек встал. Он словно стал увереннее в себе.
– Ну что ж, в эту игру можно играть и вдвоем.
– Вы это о чем?
– Я это о том, Флоренс, что мы не сдадимся без борьбы. Надо его остановить, пока не поздно.
Я чувствовала, как на глаза давят слезы, мечтая пролиться.
– Можете звать меня Фло, – проговорила я. – Если хотите.
Мисс Амброуз
Антея Амброуз все утро поглядывала на коробку шоколадных конфет, стоявшую на полке. Подарок от благодарных родственников. В благодарность всегда дарят шоколад и никогда фрукты. Признательность выражается в калориях и рафинированном сахаре, а пояс брюк мисс Амброуз и без того трещит. Эти конфеты ей преподнесли за две недели на Лансароте без тетушки Ады, которую временно водворили в квартиру на первом этаже. Размер коробки позволял догадаться, как же страстно люди ждали своего отпуска.
Еще в благодарность присылают открытки – стена за Антеей Амброуз представляла собой единогласный хор «спасибо». Всякий раз, когда она закрывала дверь кабинета, открытки шелестом аплодировали ей на сквозняке, хотя некоторые из них были настолько старыми, что она не могла вспомнить даже жильца, не говоря уже о родственниках. Но мисс Амброуз не выбросила ни одной, с ними она чувствовала себя нужной. Порой необходимо что-то осязаемое, то, что можно подержать в руках и поверить: твоя жизнь – не жалкое прозябание. Однажды Антея Амброуз пересчитала открытки: в среднем за год ее благодарили 16,2 раза. Правда, от этого открытия на душе у нее не стало ни лучше ни хуже.
Вот и сейчас она начала их пересчитывать, когда Джек постучал в стекло своей тростью:
