– Но инцидент случился не по моей вине! Это не я! – Я поняла, что кричу, потому что Джек тронул меня за локоть.
Я отдернула руку:
– Я не причина инцидента!
– Всем нам следует быть очень благодарными мистеру Прайсу, – заметила мисс Амброуз.
– Мистеру Прайсу? – хором повторили мы втроем.
– Да. – Она кивнула в угол двора, где Ронни Батлер обменивался рукопожатием с кем-то в светоотражающей куртке. – Именно он учуял запах гари и сообщил нам.
Джек снова взял меня повыше локтя.
– А что он вынюхивал возле моей квартиры? – накинулась я, но мисс Амброуз проигнорировала вопрос и расплылась в улыбке, глядя через двор.
– Ему присуждается звание жильца месяца.
– Что такое «жилец месяца»? – удивилась Элси.
– У нас нет никаких жильцов месяца! – твердо сказала я.
– Теперь есть, – отрезала мисс Амброуз. – Я так решила.
20:41
Голубь вернулся.
Мисс Амброуз говорит, что голуби все одинаковые, но она невнимательно смотрит. Оттенок крыльев, песни, которые они поют, – все разное. Мисс Амброуз лишь бросает взгляд, видит птицу и дорисовывает в уме остальное. Это вечерний голубь. Хвост у него темнее, грудка прелестного малиново-сиреневого оттенка и воркование гораздо мягче, чем у утренних голубей, хотя тем тоже есть много чего порассказать. Я иногда провожу с ними время – так, развлечения ради. Конечно, я ни за что в этом не признаюсь, иначе мисс Амброуз сразу отправит меня в психушку. Но разве это преступление – говорить с голубем? Или подниматься по лестнице, ставя ногу на каждую ступеньку, или иногда забывать задернуть занавески. Какими нетерпимыми стали люди! Взять хоть женщину из социальной службы. Круглая, бледная, а больше-то о ней и сказать нечего. Та, что упекла меня сюда.
«Вы не справляетесь с повседневными делами, мисс Клэйборн, – утверждала она. – С элементарным самообслуживанием».
Откуда ей знать, какое у меня элементарное самообслуживание, – она же не жила бок о бок со мной! Как-то утром она без приглашения заявилась в мою прихожую и обвинила меня во всех смертных грехах.
«Вы уже не можете наклониться до ступней!» – перечисляла она.
«А что мне делать с моими ступнями?»
«Вы не можете застегнуть пуговицы!»
«Маркс и Спенсер» сейчас выпускает широкий ассортимент одежды без единой пуговицы», – защищалась я.
В углу тикали часы, и под их звук между нами росло отчуждение. Женщина взглянула на часы и снова отвела глаза.
Поморгав, она сказала: «Не в этом дело, мисс Клэйборн. Нам нужно знать, что вы под надежным присмотром. Мы хотим вам только самого лучшего…»
«Неужели?» – скептически хмыкнула я.
Жизнь мою перекроили невероятно быстро. Я ее восемьдесят лет строила, а они за несколько недель превратили ее в нечто малюсенькое, уместившееся в коричневый конверт, который берут на деловые встречи. Они похитили у меня жизнь, отогнали ее от меня, когда я рассчитывала закутаться в старость и спокойно посидеть. Когда я в последний раз закрыла за собой дверь, звук показался мне незнакомым, а холл – чужим. Я знала, что уезжаю навсегда.
«Я кое-что забыла, – сказала я им. – Вернусь забрать».
И я прошлась по пустым комнатам, прощаясь, потому что боялась – однажды я забуду свой дом, а напомнить будет некому.
Когда я села в машину, меня заверили: «До «Вишневого дерева» ехать всего ничего, соскучиться не успеете».
Это была самая долгая поездка в моей жизни. Когда мы остановились на светофоре, я открыла дверь и вышла.
«Я передумала, – заявила я. – Возвращаюсь домой».
Они погнались за мной через все полосы, и я впервые в жизни поняла, что у меня больше нет возможности передумывать.
Я всегда жила одна, но здесь меня встретило безлестничное, с перилами, одиночество. В комнатах тянуло краской и чужим запахом. Я массу времени определялась, куда разложить вещи, и до сих пор продолжаю перекладывать.
Элси в «Вишневом дереве» тогда еще не было, она приехала через несколько недель. Я увидела, как она бродит по территории в пальто, знававшем лучшие дни, разговаривает сама с собой и смотрит в небо. Я крикнула ей через двор. Элси обернулась и помахала мне.
«Вот не знала, что ты тоже здесь! – обрадовалась я. – Когда ты приехала?»
«Сегодня утром. Покажешь мне, что и как? Мы замечательно заживем, Флоренс, как в старые добрые времена. Тебе не нужно больше беспокоиться».
Она была права – беспокоиться мне стало не о чем.
Флоренс
В коридоре мы приперли Саймона к стенке и попросили помощи. Он сразу согласился. Джек даже немного опешил. По-моему, он ожидал ожесточенного сопротивления и теперь остался со всеми заготовленными, но не пригодившимися фразами. Саймон повел нас в комнату для персонала. Мне не доводилось бывать в подобных комнатах, но эта оказалась сплошным разочарованием – захламленная старой мебелью и горами нераспечатанных журналов.
– Мы не знаем, как отменить подписку, – пояснил Саймон.
Он поставил нам два стула. Джек устроился на диване, а мы с Элси уселись поближе к большому монитору на столе. Тот сразу ожил, как только Саймон нажал кнопку. Он взял у меня клочок бумаги и сказал:
– Сейчас посмотрим в Интернете…
– Я еще никогда не была в Интернете, – призналась я.
– Вы быстро разберетесь, Фло. Я могу вас научить. Откроем маленький компьютерный класс.
– Запишите и меня! – вызвался Джек, листавший один из журналов.
Саймон нажал какие-то кнопки и повернул экран к нам:
– Это телефон музыкального магазина.
– Музыкального магазина? – переспросила я.
Мы уставились в экран.
– В Уитби, – добавил Саймон.
– Вы уверены? – Элси подалась вперед, едва не уткнувшись в картинку носом.
Саймон увеличил изображение. Снаружи магазин был выкрашен в глянцево-черный цвет, а название выложено золотыми буквами. Такой шрифт уже не ожидаешь увидеть – с виньетками и росчерками, старомодный и прекрасный. Чем больше Саймон увеличивал фотографию, тем более нечеткой она становилась, но все равно можно было разглядеть витрину с инструментами: саксофоны и тромбоны с их изгибами скрипки серьезно и прямо висят сзади, словно чинные пожилые леди; ряд серебристых флейт; гитары с фигурами песочных часов и, как веревка с бельем для просушки, – нотные листы, свисавшие сверху.
– «Джордж Гибсон и сын», – прочитала я вывеску. – Никогда не слышала.
Саймон убрал руку от клавиатуры:
– Вы же вроде сказали, что этот номер был на последней странице вашей телефонной книжки?
– Да, только я не помню почему.
